Пальцы скользнули вверх, нежно теребя пряди ее волос.
– …делать этого, пока я не расскажу вам…
Он очертил линию ее губ. Расстояние между ними все сокращалось. У Тесс все поплыло перед глазами. Язык повиновался с трудом.
– …а мне надо так много сказать… – Голос ее сорвался, и вместо слов из груди вырвался слабый стон.
Гейб прошептал ей в самое ухо:
– Вспомните: пусть весь мир на миг канет в небытие. Не бойтесь удовольствия. Отдайте мне всю себя.
Он заключил ее в объятия. Господи, разве могла она устоять, когда его настойчивые губы стали исследовать линию ее подбородка, постепенно опускаясь все ниже? С Тесс стали происходить удивительные вещи – ее пальцы сами собой начали массировать плечи и спину Гейба, в его объятиях она отдавалась первобытному инстинкту, опьяненная мужской силой.
Вдруг Тесс вздрогнула и отпрянула:
– Нет. Я не смогу. До тех пор, пока все не объясню.
Она порывистым движением стряхнула с плеч его руки. Тесс не поднимала глаз. Почувствовав предательскую дрожь в коленях, она добралась до стоящего у окна плетеного кресла с высокой спинкой.
Глаза ее устремились в царство сказочных теней спящего сада, освещенного лишь лунным светом. Гейб обхватил сзади спинку кресла.
– Я весь внимание.
Его терпение заставило ее почувствовать почти физическую боль. Меньше всего Тесс нуждалась сейчас в сострадании. Как она посмела так далеко зайти во лжи? Пусть то малое время, которое им суждено провести вместе, запомнится ей как сладкий сон. Дальше гадко утаивать правду. Сердце ныло от страха: Господи, как Гейб отнесется к ее рассказу?
– Тесс! Я слушаю.
Медлить больше нельзя. Правда должна выплеснуться наружу.
– Мне было двенадцать, – начала она. – Мы целый месяц провели здесь, в Ки-Уэсте. Мой отец Энди надолго оставлял меня одну. Я садилась на край пирса, спиной к океану, и любовалась особняком. Величественная красота старого дома очаровала меня.
– Я знаю. Он был действительно хорош, старый Каса.
– Я сочинила историю про счастливых людей, живущих в том доме. Я представляла себе добрую любящую мать, внимательного и справедливого отца и кучу счастливых детишек. Мне казалось, что там царят любовь и уют.
– Представляю, почему вы нарисовали себе такую картинку. – Гейб нежно обнял ее за плечи. – Правда, реальность слишком сильно отличалась от ваших детских грез.
Как ни приятны были Тесс прикосновения Гейба, она молча дала понять, что сейчас настроена не романтически.
– Не знаю, что в конце концов подтолкнуло меня, но в один прекрасный день нервы не выдержали. Я прокралась за забор и переступила порог дома.
– Смело, – усмехнулся он.
– Нет. Глупо. Я прошла через кухню, поблуждала по гостиной, а затем очутилась в этой комнате. Но где же нарядные дети, яркие игрушки? Где же вкусный запах пекущихся в печке шоколадных кексов? Не было ничего, кроме глупого попугая в клетке, что-то выкрикивающего по-испански. Мне хотелось реветь.
– Тесс… – Гейб нежно коснулся ее щеки.
Она уткнулась в колени.
– Не надо. Дослушайте до конца.
Гейб расположился в кресле напротив.
– Ладно, только где же та ужасная правда, которую вы собирались поведать мне? – Его насмешливый тон дал понять Тесс, что история глупой двенадцатилетней девчонки для Гейба не более чем досадное недоразумение.
– Сначала я растерялась. Потом что-то произошло со мной. Я словно обезумела. Вон тот застекленный буфет был сверху донизу наполнен изящными маленькими чашечками из китайского фарфора. Я стала вынимать их и распихивать в карманы, под кофточку. Одна выскользнула из рук и разбилась. Услышав шум, попугай резко закричал, и в тот же миг откуда ни возьмись появилась женщина. Что-то громко сказав по- испански, она с силой схватила меня за руку.
– Боже праведный! Бланка.
– Женщина кинулась звонить в полицию, но мне чудом удалось вырваться и убежать. По дороге я выбрасывала проклятые чашки. А потом… вы смеетесь… Неужели это смешно?
Громкий хохот наполнил комнату. Гейб согнулся, давясь от смеха. Наконец он заставил себя успокоиться:
– Браво, Тесс! Моя тетушка и вправду больше заботилась о коллекции фарфора, чем о людях. – Он вытирал мокрые от слез глаза.
– Ничего смешного! – в сердцах крикнула она. – Поймите, мое письмо на конкурс с начала и до конца пропитано ложью.
