полоской от шапки и на опущенные вниз лукавые голубые глаза.
- Ну, что ж ты молчишь, Ефим? - с живым любопытством спрашивает мужа Марьяна.
- А що мени казать? - притворяясь непонимающим, зачем прибежала Федорка, равнодушно говорит Ефим.
- А вы, дядько Ефим, ще не едете в город? - робко спрашивает Федорка.
- В город? - почесывая в затылке, переспрашивает Ефим. - А что мне там делать, в городе?
Марьяна, подперев рукой щеку, тихонько посмеивается.
- А по вещи по Арсеньевых вы не едете? - с волнением повторяет Федорка.
Ефим зачерпывает полную ложку борща и, не спеша, несет се ко рту.
- Ни, - односложно отвечает он, но Марьяна, всплеснув руками, хохочет:
- От вредный! Ну и вредный же ты, Ефим! Чого дивчинку дразнишь?
- Дядечко Ефим... - сложив руки, умоляюще шепчет Федорка.
- А вот бери ложку и хлебай борщ, тогда я тебе и скажу, чи еду, чи не еду! - смеется Ефим.
- Да едет он, едет... Вон уже и овес для Примы насыпал... К ночи там будет, а утром вещи погрузит и обратно... Только кто тут будет жить? - качает головой Марьяна.
- А Динка? - пугается Федорка.
- Ну, Динка - это уж беспременно, - говорит Ефим, подвигая к Федорке миску. - Динка да Мышка, а больше и жить тут пока некому. Вася на фронте. Леню куда-то по делам послали, а сама к мужу поехала у Самару - это город такой, на Волге стоит...
- А чего ж она поехала? - аккуратно черпая ложкой борщ, спрашивает Федорка.
- Ну, это ихнее дело... Нас оно некасаемо... Ну, а подружку завтра встречай! - поднимаясь из-за стола, говорит Ефим.
- Ой, боже мой! Чого ж она так долго не ехала? - всплескивает руками Федорка.
- А чего долго? В восьмой класс переходила, это тебе не в ляльки играть... Ученье, для его тоже время надо... - обстоятельно объясняет Ефим, сгребая с лавки приготовленную одежду. - Эй, Марьянка, живо дои корову! Я пошел за конячкой! А ты, Федорка, извиняй, бо не рано уже. Сиди, сиди! Доедай борщ! Зараз Марьяна парного молочка принесет!
- Спасибо, я побегу! Меня матка дожидает! Ой, дядечко, перекажите Динке, что я ее завтра в лесу встречать буду! - убегая, кричит Федорка.
Глава вторая
СБОРЫ НА ХУТОР
Динка сидит над своим ящиком, разметав по полу вьющиеся концы своих длинных кос.
'Уже вечер, - думает Динка. - А Ефим приедет ночью... Я ничего не успею... Надо брать только самые нужные вещи... Сначала книги...'
Динка разбирает горку книг, долго вертит каждую в руках. 'Вот это возьму... вот это возьму...'
Динке всегда кажется, что за лето она перечитает множество книг. Но это только благие намерения: из кучи набранных книг она едва ли прочитывает две-три, а остальные привозит обратно даже нераскрытыми. Это повторяется каждую весну. То же происходит и теперь; ящик быстро наполняется, и Динка вынимает книги обратно, оставляя только самые необходимые. Вот, например, Чернышевского 'Что делать'. 'Ведь это совершенно необходимо прочесть, - думает Динка. - Мне уже пятнадцать лет, а я еще не читала такой книги. Уже многие девочки в моем классе читали, а я только вожу ее в ящике на хутор и обратно. Просто безобразие какое-то...'
В Чернышевском больше всего привлекает Динку не содержание книги - о содержании она знает только понаслышке, а главное то, что книга эта 'вполне взрослая'. Да еще в памяти Динки свежо хранится портрет Чернышевского, висевший в пустой кухне после отъезда Лины...
Динка помнит, как по утрам бежала она в Линину кухню с тайной надеждой, что Лина вернулась. Но Лина не возвращалась, и, открыв осторожно дверь, Динка останавливалась на пороге, осиротевшая и несчастная. И вот тогда из угла, где висела раньше Линина икона, смотрел на нее Чернышевский... У него было такое благородное, тонкое лицо и что-то такое в глазах...
'Он все понимал...' - растроганно вспоминает Динка и осторожно кладет книгу на самое дно ящика. За Чернышевским следует сборник рассказов Чехова и 'Белый клык' Джека Лондона, а между ними проскакивает Майн Рид и Диккенс. Все эти книги уже читаные, но любимые. Стихи Ахматовой и Блока Динка не укладывает в свой ящик: для поэтов всегда найдется место у Мышки. Особенно для Ахматовой и Блока.
- А остальных я просто положу ей, например. Северянина, а то Мышка может его не взять...
Динка проходит на цыпочках мимо спящей сестры, на минутку вглядывается в бледное, усталое лицо Мышки.
- Ей давно на воздух надо, - шепотом говорит она и, заметив в зеркале свои тугие щеки с оранжевым румянцем, недовольно дергает плечом. - Ну мало ли что... Мне тоже надо!
Развязавшись с книгами, Динка усаживается на пол и с удовольствием разворачивает сверток с гостинцами. Гостинцы надо уложить в первую очередь. Вот, например, платочек для Федорки. Динка встряхивает платок, и по белому полю разбегаются голубые букетики. Динка так и видит между ними круглое лицо Федорки и лукавые звездочки ее глаз с густыми загнутыми ресницами. Динка прижимает к лицу платочек. Ей кажется, что он уже пахнет нагретой солнцем травой и полевыми цветами... За платочком следуют еще гостинцы Федоркиной матери, братикам Федорки, сестричкам и тому новорожденному, который каждый год появляется в Федоркиной хате.
Динка любовно укладывает в ящик все эти вещицы, собранные ею в течение долгой зимы... Кроме хуторской подружки, есть у Динки еще один дорогой ей человек. Это деревенский музыкант, Яков Ильич.
Динка кладет в ящик коробочку с канифолью и видит перед собой знакомое бледное лицо музыканта, поднятый смычок и прижатую к подбородку скрипку.
'Ах как он играет, как он играет...' А она, такая дуреха, только в последнее лето по-настоящему оценила его игру. Но зато уж теперь...
Динка зажмуривает глаза и стискивает на груди руки. 'Первым долгом... первым долгом, на другой же день, я оседлаю Приму и поскачу к нему в лес. Он, наверно, как всегда, сидит за сапожным столиком со своим сынишкой Иоськой... Отдам ему канифоль'.
'Здравствуйте, Яков Ильич! Вот я привезла вам канифоль, вы жаловались, что всегда теряете ее...'
'Здравствуйте, барышня! Иосенька, дай барышне стульчик...'
Забывшись, Динка низко кланяется, говорит вслух... и Мышка поднимает голову.
- Господи, Динка! Ты ляжешь сегодня спать? - сонным голосом спрашивает она. - Ведь ты же прекрасно знаешь, что каждый год Ефим приезжает под утро, еще можно хорошо выспаться!
- Ну и спи, а я не хочу! У меня много дел!
Динка закрывает свой ящик и подходит к окну. Теплый-теплый весенний вечер... Ох, скорей бы ехать! Но где же этот Ефим? Ну что бы ему стоило хоть один раз приехать с вечера! Тогда можно было б умчаться с последним поездом... Нет, это, конечно, не годится, в лесу темно... Надо раньше отправить Ефима и самой бежать на вокзал... Как раз рассвет, хорошо...
Динка смотрит на пустынную улицу. Тихо-тихо стоят ряды каштанов, неслышной поступью поднимаются они вверх вдоль тротуаров. То ли луна, то ли тусклые огни фонарей отсвечивают на их листьях...
- Ночь идет, как тихая монашенка, строгая подружка солнечного дня... задумчиво шепчет Динка.
У нее теперь часто сами по себе складываются какие-то рифмованные строчки - не то стихи, не то просто приукрашенные мысли, в подражание любимым поэтам. Писать настоящие стихи Динка не умеет и даже не пробует.
- А ты бы попробовала, - уговаривала ее иногда Мышка.
- Ну что ты! - смеялась Динка. - Меня только на две строчки и хватает! Побормочу для себя и успокоюсь.
Но Мышке, зачитывавшейся Ахматовой, Блоком и другими поэтами, обязательно хотелось видеть в сестре хоть какие-нибудь проблески поэтического таланта.
- А ты прислушайся к себе, ведь вот у тебя рождаются какие-то строчки и мучают тебя...
- Да ничего меня не мучает, не стану я с этим и связываться! Еще чего не хватало!
Я не поэт -
