поэтому
Я не пишу стихи,
Не стану в ряд с поэтами,
Не пустят в рай грехи!
весело отвечала Динка.
Но Мышка старательно собирала и записывала каждую услышанную от сестры строчку. На себя она не надеялась, а вот на сестру... Вдруг в ней что-то проявится...
- Проявится! Как же! К шестидесяти годам напишу тебе первые стихи про любовь...
Приду к тебе старушечкой
Читать стихи свои...
И нас с тобой под липами
Освищут соловьи...
хохотала Динка.
- Да ну тебя! - отмахивалась Мышка. - Ты просто ленивая.
- И ленивая и бесталанная! - весело соглашалась Динка.
Такие разговоры часто бывали между сестрами, но с тех пор как Мышка поступила в госпиталь, они совершенно прекратились, у Мышки не хватало ни сил, ни времени на чтение стихов, и только один сборничек, 'Четки' Ахматовой, она все-таки возила в своей сумке с медикаментами. А Блока клала под подушку, надеясь почитать вечером.
Динка с нежностью смотрит на спящую сестру, потом снова на пустынную ночную улицу. Как тихо! Хоть бы стук колес, скрип телеги... Но еще не время. 'Может, и мне поспать?' - думает Динка и, придвинув к кровати свой ящик, усаживается на него, положив голову на подушку.
Динка спит так крепко, что даже не слышит знакомого стука колес во дворе, не слышит, как, сорвавшись с кровати, бежит по лестнице Мышка и громко спрашивает:
- Ефим?
Не слышит она и тяжелых шагов Ефима, когда он, осторожно ступая, носит вниз вещи. Во сне, словно издалека, доносится до нее приглушенный голос Мышки:
- Вот это мамино, Ефим... Осторожней, пожалуйста! Положите куда-нибудь на самое дно. А это книги и Ленины учебники, как бы их не промочило дождем...
- Дождю нет, дорога хорошая... - отвечает Ефим.
- А вот эта корзинка моя. Ну, ее куда знаете. А вот Динкин ящик, только она спит на нем. Никак не хотела ложиться, - озабоченно говорит Мышка; ей жаль будить сестру. - Может быть, она сама проснется?
- Ну, мне невозможно ждать, пока она проснется. Дорога дальняя, надо поспешать. А ну, отступитесь трохи, Анджила, я ее сам переложу на постелю.
С тех пор как Мышка поступила в госпиталь, Ефим начисто забраковал ее ласковое детское прозвище 'Мышка'.
- Самостоятельна дивчина, сколько раненых за день перевязует, а ее яким-то котячьим именем прозывают, - недовольно ворчал он.
- Да не котячьим, а мышиным, - смеялась Динка.
- А где мышь, там и кошка. За что ж таку хорошу дивчину обижать, Ну, нехай уж Анджила, да и то не по-христиански... Я просто удивляюсь! Образованные люди и душевные, а вот имя подобрать як положено не могут. Ну что это за имя Анджила!
- Да не Анджила, а Анжела или Анжелика, - поясняла ему Динка, но Ефим махал рукой:
- Хрен редьки не слаще.
С Мышкой вообще он обращался так же, как с Мариной, нежно и уважительно, зато с Динкой и Леней был на 'ты' и держался по-свойски.
- А ну перекладайся на постелю, Динка, бо останется твой ящик у городе! осторожно трогая Динку за плечо, говорит Ефим.
Но Динка еще крепко цепляется за сон.
- Не надо, не надо, - бормочет она, - мне и тут хорошо!
- Уж чего лучше! Голова на подушке, а тулово на ящику! А ну вытягуйте ящик, Анджила, а я ее подниму!
Знакомый голос и 'спотыкающееся' имя сестры окончательно отрезвляют Динку, и она сразу вскакивает.
- Ефим... Ты уже приехал? И Прима тоже приехала? - сонно тараща глаза, спрашивает Динка.
- А як же! Мы обои приехали, - смеется Ефим.
Мышка тоже смеется.
- Как же так? Значит, я проспала! А где же, где же Прима, Ефим?
- А вон Прима, на телеге сидит как барыня и кушает овес! - острит Ефим, кивая на окно. - Ну, давай твой ящик!
Но Динка уже роется в карманах и достает завернутый в бумажку сахар.
- Подожди, Ефим... Отнеси это Приме... Вот хоть кусочек. Это пока, на хуторе я еще дам, - словно извиняясь, говорит Динка.
- А чого ж ты сама не отнесешь? Выйди хоть поздоровкайся со своей конячкой, она тут во дворе стоит!
- В самом деле, что это еще за выдумки, Дина? - строго спрашивает Мышка. Почему ты сама не идешь?
- Я не пойду! Я не хочу видеть Приму, запряженную в телегу... Я увижу ее на лугу, на хуторе... Я так мечтала об этом! Ефим, миленький, отнеси сам, пожалуйста!
- Да отвыкла она от твоего сахару! Вот уж, ей-богу! Все не как у людей! Лошадь, она и есть лошадь, и нема чого тут придумывать! - ворчит Ефим, вскидывая на плечо ящик и держа в кулаке сахар. - Ну, бувайте здоровы! Ожидайте меня к обеду, як, бог даст, все будет благополучно. Там Марьяна борщу наварит! А пока лягайте обеи спать, бо ночь короткая! Сестры ложатся. Динка уже не спорит. Она еще успеет на утренний поезд. А сейчас так хочется спать!
* * *
Выезжает Динка поздно, когда Мышка уже давным-давно убежала в госпиталь, а на вокзале и в дачном поезде полным-полно народу.
'Проспала, - с досадой думает Динка. - Теперь Федорка, наверно, уже двадцать раз выбегала встречать меня...'
Но в окно вагона видны уже поля и перелески, знакомые станции, и сердце Динки нетерпеливо бьется. Святошино... Ирпень... Буча... И вот наконец Ворзель. Динка прыгает на платформу, торопливо шагает мимо дач, мимо железнодорожного переезда и останавливается на лесной опушке. Сколько раз за эти годы, едва сойдя с поезда, она мчалась сюда не переводя дыхания! Размахивая своей матроской и сбрасывая на бегу сандалии, она мчалась так, как будто за ней гналась вся гимназия, все учителя и классные дамы! И только здесь, в этом могучем укрытии леса, она чувствовала себя свободной, счастливой девчонкой!
Но сегодня... Этот зеленый сумрак и густая притаившаяся тишина... Этот шорох крыльев перепархивающих с ветки на ветку птиц... Может быть, все стало по-новому? Или она не прежняя Динка? Нет-нет, все прежнее... Н лес, и птицы, и она сама... Н даже ее матросская блуза с синим воротником... Динка медленно идет по лесной дороге, заплетая и расплетая свои косы. Ей кажется, что старые дубы встречают ее как чужую - так сумрачно в их темно-зеленых ветвях. Может быть, им мало солнца?
Зоркие глаза Динки замечают свежесрубленные деревья; широкие пни, еще влажные, темно-розовые, кажутся ей живыми, оплакивающими свою жизнь. Динка пробирается к одному такому пню, ей вспоминается высокий красавец дуб, который стоял на этом месте... Кто же и зачем срубил его?
'Бессовестные, бессовестные люди...' - с горечью думает Динка, оглядывая лес. Но взгляд ее вдруг останавливается на солнечной полянке; вокруг нее, словно играя в прятки, разбегается веселый молодняк, за широкими спинами дубов прячутся тоненькие березки, распушилась и присела в траву зеленая елка, разбежались кто куда осинки, шелестят кусты орешника, а за ними выглядывает черемуха...
И Динке вдруг делается безотчетно весело, она вспоминает, что где-то здесь, в лесу, ее ждет Федорка.
- Ау! Ау!.. - кричит Динка, и откуда-то из глубины леса доносится радостный, ответный голос:
- Ау!..
Глава третья
ХУТОРСКАЯ ПОДРУЖКА
- Ау! Ау! Динка!..
