накормит – глядь, и вам, воробьям, перепадет, – приговаривали гномы, подбирая зерно. Но слова их тонули в пронзительном чириканье: воробьи никакого внимания не обращали на эти мудрые речи. Что с них возьмешь! Между тем цепы били и били по золотым колосьям, а гномы все трудились да трудились, собирая зерно. А что насобирают за день – к яме снесут и ссыплют.
Яма у них была под корнями дуба – сухая, серебристой берестой выложенная. Вверху отдушина, сбоку вход, а посредине большая куча отборного золотого зерна, с четверть, наверное, будет!
Такое богатство не оставишь без присмотра, без сторожа! И гномы стали по очереди приходить, зерно липовой лопаткой разгребать, просушивать, проветривать. А вечером опять все в кучу сметут, отдушину мхом заткнут от росы, от сырости и сами спать лягут у входа. Но вот в один прекрасный день Соломенное Чучелко, карауливший яму, заметил, что зерна как будто поубавилось.
«Утряслось, наверное», – подумал он.
Прошла ночь.
На другую ночь зерна еще меньше стало.
«Подсохло просто!» – подумал Василек, стоявший в ту ночь на карауле. Но на третью ночь убыль стала так заметна, что Букашка – теперь его черед был сторожить – за голову схватился и забил тревогу. Сомнения нет, кто-то ворует зерно.
Сбежались гномы, смотрят: беда! И половины не осталось!
Но слезами горю не поможешь… Пошли они к королю за советом.
– Ваше величество, – говорят, – кто-то зерно у нас ворует! Как быть?
– Поймать вора!
А гномы в ответ:
– Как же его поймаешь, ваше величество? Ведь вор всегда найдет лазейку. Ушел – ищи ветра в поле.
– Вот вам воск и печать. Запечатайте все входы и выходы – и увидите, где его лазейка, – сказал король.
Взяли гномы воск и королевскую печать, все дыры седым мхом заткнули, поверх него тростинки крест- накрест положили, травой перевязали, узлы скрепили воском и печать оттиснули. Поставили сторожей и стали ждать, что будет.
Настала ночь.
Кругом тишина, будто вымерло все.
Ни один листок не шелохнется.
Бездонное темно-синее небо повисло над землей, а звезд на нем – что песчинок в море.
В эту ночь под дубом стояли в карауле два брата – Хватай и Запирай, королевские стражники.
На головах у них красовались шлемы – полевые колокольчики, а саблями им служили длинные, узкие листья шпажника, у которого на высоком стебле горит огненный цветок, будто красный значок на уланском копье. Хватай стоит навытяжку, как аршин проглотил, а Запирай застыл истуканом, только глазами оба вращают, как бы чего не прозевать! А в Соловьиной Долине все сном объято: спит голубой ручей, спят травы, цветы, спят мушки, птицы, лягушки, спят кувшинки, спит старый дуб, под которым Хватай с Запираем стоят.
Наконец забрезжил рассвет.
Прибежали гномы к яме.
Сторожа на месте, печати висят, как висели. Заглянули внутрь – на полу едва с горстку зерна осталось.
Остолбенели гномы.
Что ж это за вор такой – замка не тронул, печатей не сломал, а добро унес?
Уставились друг на друга, не знают, что сказать.
И молвил король:
– Уж коли печать моя не уберегла и стража не устерегла – значит, ничто не поможет.
Тут из толпы раздался голос Петрушки – у него голова всегда была полна разных идей:
– А если я поймаю вора, что вы мне пожалуете, ваше величество?
– Голос в его защиту на суде, – ответил король. – Что? Голос в защиту вора? Очень нужно! Я и пальцем не шевельну, чтобы спасти негодяя от виселицы. Дайте мне лучше ноты Сарабанды – Вродебарину они теперь все равно ни к чему, раз он без голоса остался. – Будь по-твоему! – сказал король и склонил свой скипетр. А ноты с песней Сарабанды, чистейшей майской росой записанные на лепестках дикой розы и крылышках мотыльков, были так красивы, что хранились в сокровищнице, как редкая драгоценность.
Петрушка на аршин подскочил от радости, припал к королевским стопам, еще раз подпрыгнул и вихрем помчался к лесу.
Уже светало и в лесу просыпались птицы, когда Петрушка отыскал избушку знахарки и, толкнув низенькую дверь, вошел.
Перед ним была убогая каморка: один-единственный стул, печь, колченогий топчан и везде травы, травы…
Куда ни глянешь – под потолком, на стенах, на крепко убитом земляном полу, – в корзинах, в холстинках, пучками и целыми снопами лежали, висели, сушились травы.
