«Удивляешься? Эти киногерои перестали тебя умилять. Дачи копают королевы и воины. Рядиться достало… Нет больше сил ублажать…», – поет Лагутенко[30] в наушниках.
Стоп! У нее нашелся ответ. Им важнее КАЗАТЬСЯ счастливыми, а не БЫТЬ! Как на рекламной картинке Coca Cola: папа, мама, сын и дочка. И все улыбаются, как безумные. Правильно шутит Михаил Задорнов: им туда что-то подмешивают. Наркотик. Эликсир безоблачного счастья. Вспомнился Пауло Коэльо: «…признак утраченной мечты – это умиротворение. Жизнь делается похожа на воскресный вечер: мы мало чего требуем, но и почти ничем не жертвуем…».[31] Полина еще раз взглянула на рекламный плакат: улыбки столь натянуты, что лица вот-вот треснут по швам. А лица ли? Или маски? И что под маской – мечты, которые давно истлели, что уже даже не пахнут? И вся жизнь как бесконечный воскресный вечер: сидят, обсуждают, как поедут в ИКЕА за рассадой на дачу и где дешевле закупать продукты в «Перекрестке» или в «Копейке». «Все, как в Госплане, на десять лет вперед расписано[32]», и из года в год, из века в век меняются только пункты-цели, но не сам план. Квартира, дача, машина, потом дети… и квартира, дача, машина – для детей, потом внуки… Разбогатеть, продолжить свой род и сдохнуть. Все! Точка. Последний пункт плана. Счастье – не право, но обязанность.
Подруга, для которой Полина еще совсем недавно выбирала книги, пригласила временно погостить в ее загородном доме. С неохотой, но пришлось согласиться. Не бомжевать же на Ленинградском вокзале в самом деле?
Конец ноября, поздний вечер. И снова – картинка, как в голливудском кинофильме: огромные окна уютно светят в темноту леса. Сквозь стекло: мама, склонившаяся над малышом в кроватке. Идиллия? Нет, мираж!
Мужа, конечно, нет дома, у него – своя жизнь, своя война между заказчиком и подрядчиком, а после победы – с бабами в сауне, жена же временно недоступна.
А ее подруга целыми днями одна – сражается с невидимыми врагами между кухней и стиральной машиной. Полина для нее – тоже своего рода выход из безысходности. Хоть с кем-то поговорить, убить время. Ох, уж это вечно тикающее в висках время! Древняя восточная пытка каплями воды.[33]
– Я так счастлива! У меня все есть! – улыбаясь, рассказывала подруга, разливая чай. А глаза у самой, как у брошенной собаки. Неужели она действительно думала, что Полина не заметит, проглотит, согласится участвовать в показухе?
Брак – всего лишь еще один способ безнаказанно заниматься развратом. Первый – не всем по карману. Однажды Полина искала для новой повести[34] сюжет поострее и наткнулась на одну интересную статью: «Избавление от комплекса вины». Профессиональный психолог советовал беременной домохозяйке: «Вы не хотите идти на аборт и полностью зависите от вашего мужа? Так зачем вам вообще говорить ему правду о том, что ребенок – не от него. Поверьте, он примет и полюбит его как родного малыша. Промолчав об измене, вы сохраните и семью, и ребенка, которого носите под сердцем. И у вас еще будет столько счастливых минут, прожитых вместе, что истинное отцовство не будет иметь никакого значения». А между тем, есть элементарный генетический тест, и если бы новоиспеченным отцам не внушали, что «недоверие оскорбляет любимую и недостойно мужчины», взращивая в них тот самый пресловутый комплекс вины, то не было бы ничего предосудительного в том, чтобы вовремя им воспользоваться. И тогда лица на рекламных плакатах уже не выглядели бы столь безоблачно. Полина так и не решилась позаимствовать данный сюжет – противно стало. На помощь пришла тема третьего в постели. Они опубликовали данные статистики анонимных опросов: сколько женщин спит с мужьями, воображая на их месте Киану Ривза.[35] Но чем воображаемое замещение все же лучше физически хамского предательства, объяснить она вряд ли смогла бы. Может, оттого что сама всю жизнь спала не с тем, с кем хотелось, а потом просто заперла все двери на ключ и сбежала в Белый город? Все вокруг пропитано ложью!
«Посмотри на свою подругу, – поучала мама Полину. – Ведь все сложилось у человека: загородный дом, муж-бизнесмен, ребенок. А ты? Ты хоть знаешь, что ищешь? И что тебе самой нужно? Хватит болтаться уже, давно пора повзрослеть».
Ключевое слово – сложилось. Хотя нет – повзрослеть. Потому что когда человек повзрослел, ему уже все равно, КАК сложилось. Ее друг Художник повзрослел.
«Тридцать лет – это всего лишь еще одно совершеннолетие!» – объявил он собравшимся на торжество.
Тихие разговоры под вино на кухне постоянно заглушали крики играющих в соседней комнате детей. Но выделенной территории им показалось мало: дети то и дело бесцеремонно врывались на кухню, разрушая тесный мирок взрослых.
Также легко и непринужденно наши дети сотрут, сметут с Земли все, что нам дорого. Они уничтожат наши книги, мечты, музыку, сны, картины – наивно и весело, словно это само собой разумеется. Точно так же, как мы уничтожили время наших родителей: совок с его социальными гарантиями и уравниловкой, где они мирно и даже счастливо жили. Да, это мы с нашей жаждой стать неповторимыми, лучшими, победителями в девяностые заставили ученых и инженеров торговать у прилавка, искренне удивляясь, почему им так сложно освоить специальность маркетолога или менеджера, ведь у нас новое время – время свободы и надежд, время воплощения самых смелых мечтаний. Но они не смогли, потому что ИХ ВРЕМЯ погибло.
Это мы все вокруг превратили в товар: голову, руки, любовь, надежду, милосердие… особенно дорого стоит милосердие. Попробуйте сломать себе что-нибудь и попросить помощи в больнице, не имея на руках медицинской страховки.
Это мы уничтожили понятие родина, провозгласив эру глобализации. Чуть ли не каждый третий успешный менеджер работает в Берлине (Париже, Лондоне, Амстердаме…) и еженедельно по выходным летает в Москву повидать маму или жену. Они даже не чувствуют себя эмигрантами, да и слово это давно устарело. Любой эмигрант с легкостью вписывается в уклад чужой страны, потому что, кроме языка (который учится за несколько недель по методике 25-го кадра), нет никаких различий: ни в привычках, ни в одежде, ни во вкусах…
Верлибр,[36] не рифмующий даже mpeg с jpeg-ом,[37] уничтожил поэзию; черный квадрат[38] – классическую школу живописи, породив вместо Художников толпы дизайнеров; нуар – литературу, заставив беззаботно смеяться вместо того, чтобы задумчиво грустить; джаз – классику, поп музыка – джаз, провозгласив желание все упрощать до трех нот вместо семи. Мы пожираем все, что было до нас. Наше время? У него нет ни прошлого, ни будущего – оно просто есть, оно – то, что мы храним в себе. Вы хип-хоп слышали? Убийцы тишины под окнами! В нем уже нет музыки – всего одна нота.
«Каждое поколение жаждет быть последним»,[39] – это не просто
