– Ты вовсе не ненавидишь ее. В нашем доме не могут жить люди, ненавидящие друг друга. Капитан просто не потерпел бы этого, – сказала мама, как-будто сочиняла один из своих любовных романов и, если нужно было, могла просто переписать или вычеркнуть из содержания неприятные и печальные события. – А теперь давай я расскажу тебе о вечеринке.
Я опустила голову, как белый флаг поражения, а в это время мама, как ни в чем ни бывало, начала пересказывать мне какие-то пикантные новости и сплетни, которыми она и ее гости кормили друг друга на протяжении дня. Ее слова влетали в одно ухо и вылетали из другого, но это маму не заботило. Я упала лицом в подушку и снова завернулась в одеяло. Мамин голос все звучал и звучал, пока она не рассказала все свои истории, а затем ушла, чтобы выбрать один из своих шелковых шарфов для меня.
Я глубоко вздохнула и перевернулась. Я не могла не спросить себя, тронуло ли происшедшее маму больше, если бы она была моей настоящей матерью, а не тетей? Внезапно, впервые я почувствовала себя сиротой. Мне стало еще хуже, я получила горький урок правды. И я плакала долго, пока не устала. Потом, вспомнив бедняжку Евгению, которая была в неведении, я поднялась, как сомнамбула и одела халат. Все мои движения были машинальными. Каждый раз, проходя мимо зеркала, я старалась не смотреть на себя. Я одела свои маленькие кружевные шлепанцы и, медленно выйдя из комнаты, спустилась к Евгении.
Как только она увидела меня, сразу же начала плакать. Я бросилась в ее объятия и разрыдалась на ее маленьком плечике; затем рассказала ей об этом ужасном событии. Евгения слушала, широко открыв глаза, с трудом веря в происшедшее. Но ей приходилось верить в это всякий раз, видя мои стриженые волосы.
– Я не пойду в школу, – поклялась я. – Я не выйду из дома, пока не отрастут волосы.
– Но, Лилиан, это займет много времени. Ты не можешь пропустить столько занятий.
– Да я умру от стыда, когда ребята в школе увидят меня такой, – я перевела взгляд на одеяло, – особенно, если Нильс увидит.
– Ты сделаешь то, что тебе сказала мама. Будешь носить капор.
– Они будут смеяться надо мной. Уж Эмили об этом позаботится, – проговорила я. Лицо Евгении опечалилось. Казалось, она тает от каждого грустного события. Я чувствовала себя ужасно, потому что была не в состоянии подбодрить ее или смягчить боль. Никакие развлечения или шутки, смех не могли облегчить мои страдания и забыть случившееся.
В дверь постучали и, повернувшись, мы увидели Генри.
– Здравствуйте, мисс Лилиан и мисс Евгения. Я зашел просто сообщить вам… ну, сообщаю вам, что ваше инвалидное кресло нужно еще пару дней проветривать, мисс Евгения. Я помыл его на сколько это было возможно, и как только запах окончательно исчезнет, я принесу назад.
– Спасибо, Генри, – сказала Евгения.
– Будь я проклят, если я знаю, как оно попало в мастерскую, – сказал Генри.
– Мы знаем, как, Генри, – сказала я ему. Он кивнул.
– Я нашел неподалеку одну из моих ловушек на кроликов, – сказал он. Генри покачал головой. – Странно, очень странно!
– Куда ты? – спросила Евгения, когда я встала с ее кровати, уставшая и безразличная ко всему.
– Назад, наверх, лягу спать. Я устала.
– Ты придешь после обеда?
– Я постараюсь, – сказала я.
Я ненавидела себя такую, жалкую, особенно перед Евгенией, которая заслуживает жалости к себе, как никто другой, уж я то знала, но… Но мои волосы были такие красивые! Их длина, блеск, мягкость и богатство цвета делали меня взрослее и более женственной. Я знала, как мальчишки смотрели на меня. Теперь никто не обратит внимания на меня, разве что только посмеются над маленькой идиоткой, обрызганной скунсом.
В конце дня Тотти зашла ко мне, чтобы сообщить, что пришел Нильс и спрашивал обо мне и Евгении.
– Тотти, ты сказала ему, что произошло? Ты не сделала этого, правда? – закричала я.
Тотти пожала плечами.
– Я не знала, что еще ему сказать, мисс Лилиан.
– Что ты сказала? Что ты ему сообщила? – спросила я.
– Я просто сказала, что на вас напал скунс в мастерской, и вам пришлось отстричь волосы.
– О, нет!
– Он все еще внизу, – сказала Тотти. – Миссис Буф разговаривает с ним.
– О, нет, – снова застонала я, упав на кровать. Я так стеснялась, что и не думала показаться ему на глаза.
– Миссис Буф сказала, что вам следует спуститься и поздороваться со своим гостем.
– Спуститься вниз! Никогда! Я не покину эту комнату, нет! И скажи ей, что во всем виновата Эмили.
Тотти ушла, а я снова завернулась в одеяло. Мама не пришла навестить меня. Она уединилась со своей музыкой и книгами. Наступил вечер. Папа вернулся домой, я услышала его тяжелые шаги в холле. Когда он подходил к моей двери, я задержала дыхание, ожидая, что он зайдет посмотреть на то, что случилось и будет задавать мне вопросы, но он прошел мимо. Или мама ничего ему не сказала, печально думала я, или представила все так, как-будто ничего особенного не случилось. Позже папа опять прошел мимо моей комнаты, спускаясь к обеду, и опять не зашел ко мне. Тотти пришла, чтобы сообщить мне, что обед готов, но я сказала ей, что не голодна. Не прошло и пяти минут, как она вернулась, запыхавшись от бега по лестнице, и сказала, что папа настаивает на моем присутствии.
