Генри помочь ей сесть в экипаж. И только тогда я вдруг заметила, что Эмили даже не удосужилась спуститься и попрощаться с Лоуэлой, хотя она, как и я, знала Лоуэлу всю жизнь.
– Готова? – спросил ее Генри. Она кивнула, и Генри хлестнул лошадей. Коляска тронулась вперед по длинной кедровой аллее. Лоуэла оглянулась и помахала носовым платком. Я замахала ей в ответ, но в моем сердце была такая пустота, а ноги так онемели, что я боялась потерять сознание от горя.
Я так и стояла там, глядя вслед, пока повозка не скрылась из виду, затем я повернулась и медленно начала подниматься по ступенькам в дом, который стала еще более пустым и одиноким и еще менее казался домом.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 9
Спокойной ночи, милый принц
Чарлз Слоуп и его жена Вера, заменившая Лоуэлу, были довольно приятные люди, а их маленький сын был просто прелесть, но я все равно ощущала пустоту в сердце. Никто никогда не сможет заменить Лоуэлу. Вера была превосходная повариха, хотя она готовила по-другому, все блюда всегда были очень вкусными. Чарлз также был трудолюбивым рабочим, благодаря ему Генри теперь мог чаще отдыхать, что при его возрасте было очень кстати.
Вера была высокой женщиной, ей было далеко за двадцать. Она собирала свои темно-каштановые волосы в такой аккуратный пучек, что он казался нарисованным, и я никогда не видела, чтобы хоть волосок выбивался из ее прически. Глаза у нее были светлокарие, а кожа слегка темной. У нее была маленькая грудь, узкая талия, тонкие губы и длинные ноги. Ее походка и движения были грациозны. Я не видела, чтобы Вера сутулилась или неуклюже двигалась как Эмили или другие высокие девушки, которых я знала.
Вера ловко управлялась на кухне и, что очень ценил папа, умела экономить. Ничего не пропадало даром. Любые остатки она превращала либо в рагу, либо в салаты, так что теперь охотничьи собаки чувствовали себя обделенными и были разочарованы остающимися им объедками. Раньше Вера служила в меблированных комнатах и привыкла работать без напоминаний. Она была спокойной женщиной, гораздо спокойней Лоуэлы. Проходя мимо кухни, я никогда не слышала, чтобы Вера напевала или мурлыкала себе под нос какой-нибудь мотивчик. Она не любила распространяться о своем прошлом и редко рассказывала о своей юности. Обычное поведение папы, казалось, не пугало ее, и я даже замечала с каким удовольствием она обращалась к нему, называю его сэр или Капитан Буф.
Естественно, мне было интересно, как Вера отнесется к Эмили, и как Эмили будет с ней обращаться. Несмотря на то, что Вера никогда не спорила с Эмили и выполняла все ее приказы, она смотрела на Эмили с неприязнью. Вера считала что свои чувства лучше прятать за обычные фразы типа «да» или «нет». Она никогда не задавала вопросов и не жаловалась, и быстро усвоила заведенный в доме порядок.
Всю свою нежность Вера сберегала для своего маленького сына Лютера. Она была хорошей матерью и находила время позаботиться о нем – умыть, накормить и занять чем-нибудь – несмотря на работу на кухне и обязанности по уходу за мамой. Папа предупредил Веру о странностях маминого поведения, чтобы ее в первое время не удивляло то, что мама или слишком уставшая или слишком смущенная, чтобы спуститься к обеденному столу. Вера готовила для мамы поднос с едой и приносила ей в комнату без всяких пояснений или вопросов. Вообще мне нравилось, как Вера ухаживает за мамой. Она всегда проверяла, встала ли мама и помогала ей одеваться или даже умываться. И вскоре мама позволила Вере причесывать ее, как это раньше делала Лоуэла.
Мама была рада, что в доме появился малыш. И хотя Вера была осторожна и не позволяла Лютеру тревожить папу, мама с удовольствием присматривала за ним, разговаривала и даже играла с ним почти каждый день. Это иногда помогало маме выйти из депрессии и отчаяния, хотя еще часто ее можно было видеть странной или меланхоличной.
Лютер был любознательным малышом. Он то запутывался в белье, сваленном в корзину для стирки, то забирался по мебель и за шкаф. Лютер был довольно-таки большим и сильным для своего возраста мальчиком с темно-каштановыми волосами и ореховыми глазами. Это был маленький упрямец, который никогда не плакал даже, если он падал и ушибался, обжигался или оцарапывался. В такие минуты он выглядел очень сердитым и разочарованным и отправлялся искать еще что-нибудь интересное. Лютер был похож на отца больше, чем на мать, и у него были такие же как у отца маленькие ладошки с короткими пальцами.
Чарлзу Слоупу было около тридцати лет, у него был мягкий и приятный голос. Чарлз умел обращаться с автомобилями и механизмами, что очень радовало папу, так как он недавно купил «Форд» – одну из немногих машин в этой части страны. Знания Чарлза в области механики, казались, безграничными. Генри говорил мне, что на плантации не было такой вещи, которую бы Чарлз не мог починить. Он делал чудеса, когда дело доходило до починки, это означало, что старые механизмы и инструменты еще будут работать, и папе не нужно будет тратиться на новые.
Проблема экономии стояла не только перед нами, но и перед нашими соседями. Каждый раз папа, возвратившись из очередной своей поездки, объявлял, что нам нужно найти способы экономить и сокращать расходы в доме и на ферме. Он стал позволять рабочим уходить с фермы и начал сокращать количество слуг в доме, что прежде всего означало, что Тотти и Вере придется выполнять дополнительную работу по дому. Затем папа решил прекратить работу на большей части плантации. Это меня не трогало, но когда он объявил, что отпускает Генри, сердце мое упало.
Я вернулась из школы и уже собралась подняться наверх, как услышала всхлипывание, доносившееся из задней части дома. Заглянув туда, я увидела Тотти, которая сидела в библиотеке возле окна в углу. В руке у нее была щетка из перьев, но она не смахивала пыль, а просто смотрела в окно.
– Что случилось, Тотти? – спросила я. Тяжелые времена наступили так быстро, что я не знала чего ожидать.
– Генри отсылают, – сказала она. – Он сейчас соберет свои вещи и уйдет.
– Отсылают? Куда отсылают?
– С плантации, мисс Лилиан. Ваш папа… он сказал, что Генри слишком стар и не представляет никакой ценности, и что ему следует уехать к родственникам, но у Генри не осталось ни одной живой души, вот так.
– Генри не может уйти! – закричала я. – Он прожил здесь почти всю жизнь. И он хотел остаться здесь до своей смерти. Он всегда так думал.
Тотти покачала головой.
