– Нету. Не знаю, где он может быть.
– Что? Вот этот? Да, вроде бы он… – Она радостно расширила глаза, узнав предъявленную ей вещь: – Точно, он! Почему я уверена? Да вот, видите – пряжку меняли, кожа растянута. Раньше была другая пряжка, никелевая, так она сломалась почти на второй день. Эту я покупала сама, в ЦУМе… Сама ее и ставила, два ногтя сломала. А… Что? Откуда он у вас?
Андрей пробовал отпираться только до тех пор, пока его сожительница не опознала пояс. Это был тот самый пояс, который кто-то затянул на шее найденного в сарае мужчины и который был на Андрее в тот день – Василий припомнил, что на его прежнем друге были именно черные брюки.
– Да я не думал его душить! – отчаянно защищался Андрей. – И мыслей таких не было!
– Вы специально решили заманить его за город, чтобы расправиться с ним потише?
– Да если бы я решил с ним расправиться…
– Застрелили бы, верно? Только пистолета у вас уже не было. Пружанская реквизировала.
Андрей покачал головой. Он продолжал твердить, что никаких негативных чувств к кредитору не питал. И за город они поехали именно затем, чтобы оценить дом и участок. И по дороге никаких таких мыслей у него не возникало. Единственное, чего он хотел, чтобы все наконец закончилось… Так или иначе.
По его словам, когда Василий вошел в дом, а они с кредитором остались снаружи, чтобы осмотреть участок, тот неожиданно заартачился и стал высказывать претензии. Во-первых, ему не понравилось расположение поселка. Во-вторых – дом, по его мнению, стоял в слишком уж захолустном переулке. Непрестижно, никакой инфраструктуры. Да что это такое – тут даже фонарей нет, кругом сплошные развалюхи! Посадки его тоже не удовлетворили, хотя в сельском хозяйстве тот вряд ли что-то понимал. Андрей ходил за ним по пятам и уныло выслушивал все эти рассуждения.
– Я понимал, что он просто хочет сбить цену. Ну и подумал, что за наглость?
Он поник, его взгляд остановился на поясе, который лежал на столе у следователя, в полиэтиленовом пакетике с биркой.
– Ну я и не выдержал. Маринку вспомнил… Детей. Им-то за что расплачиваться? За мою глупость?
Все это случилось рядом с сараем – кредитор открыл дверь, заглянул вовнутрь и снова начал брюзжать по поводу низкого качества постройки. Андрей толкнул его в спину, навалился сзади… За пять-десять минут все было кончено. Это была не драка – Андрей даже не пытался представить дело так, будто убил своего мучителя в целях самообороны.
– Я оставил его там, прикрыл дверь. Потом вышел на улицу, перегнал его машину подальше от ворот, к реке. Было уже темно, а там в это время никого не бывает. Я решил, что потом вернусь и отгоню тачку в Москву. Вернулся в дом пешком, вызвал Ваську, и мы уехали в город. На вокзале я избавился от него и снова сел в поезд. Только там был большой перерыв, и я столько времени зря проторчал на перроне… А когда я приехал обратно, в доме уже кто-то был.
– Алина Казакова. Сестра вашей бывшей приятельницы.
– Я с ней незнаком, – уныло ответил Андрей. – Я и не знал, кто там. Стоял в темноте, смотрел на окна… Видел, что там люди. Я уже не мог туда попасть и унести тело. Только и сделал, что пошел к реке и перегнал машину в Москву. Оставил ее на какой-то улице… Я тогда так и не понял, кто мне помешал. На другой день приехал туда, заглянул в сарай… Ничего. Пусто.
– Вы понимаете, что рассказываете мне о преднамеренном убийстве?
– Я понимаю, – тускло ответил он. – А что же мне вам рассказывать? Так… Получилось.
До сих пор он не пытался ни от чего отпираться. Но когда его спросили, какое отношение он имеет к нападению на Марину Пружанскую, совершенному две недели назад, Андрей вспылил:
– Да о чем вы?! Чтобы я напал на мать моих детей?! За кого вы меня принимаете?
– Почему же ваша одежда была в таком беспорядке, когда вы в тот вечер вернулись к своей сожительнице?
– Почему? – задохнулся тот. – Вы хотите знать, чтобы я помнил, как выглядела моя одежда две недели назад?
– Вот ее показания: «Брюки испачканы глиной, ботинки тоже, одежда измята, кое-где слегка порвана». – Следователь закрыл папку: – Вы с кем-то дрались? Катались по земле?
– Ни с кем я не дрался!
– Ваша сожительница также показывает, что от вас не пахло алкоголем. Иначе – было бы хоть какое-то объяснение вашему внешнему виду. Вы вернулись домой посреди ночи, при вас не было денег, хотя когда вы уходили, у вас было с собой рублей пятьсот. Как вы все это объясните?
– Я взрослый человек, неужели должен отчитываться в таких вещах?
– Какие вещи вы имеете в виду? Если нападение на беззащитную женщину, которое едва не стоило ей жизни, то да, должны отчитываться.
Андрей вскочил, но тут же снова сел. На глазах у него выступили слезы – самые настоящие слезы. Правда, на следователя это не произвело ровным счетом никакого впечатления. У него в кабинете часто плакали, и плачущие зачастую оказывались виновны во всех предъявленных им обвинениях.
– Я не нападал на нее! – горячо произнес мужчина. – Что было – в том я признался! Неужели вам мало этого, чтобы меня засадить?
– Достаточно. Но нападение все-таки имело место, и хотелось бы знать, где вы были в тот вечер. Сможете доказать свое алиби – вам же лучше. Нет – просидите на несколько лет дольше. Вам этого хочется?
– Знаете что? – Глаза у Андрея засверкали. – Моя жизнь, конечно, кончена. Потому я вам во всем и признался – деваться мне некуда, даже прописки нет… Все равно я уже пропащий человек! Долги, никакой работы, никакой нормальной семьи… И мне наплевать на это!
Последние слова он отчеканил – твердо и почти горделиво.
– Но чтобы я признался в том, что нападал на Марину! На кого?! На Маринку! Да она единственная баба, которую я уважал! Она мать моих детей, а других детей у меня нет! И зачем бы я на нее напал?!
– Чтобы заставить ее согласиться на продажу дома.
– Глупости! Я не собирался ее заставлять! Это же ее личное дело!
– В таком случае, вам придется припомнить, где это вы так извалялись в грязи. В Москве? За городом? При каких обстоятельствах?
– Ну а если я упал?!
– Вы были трезвы, так с чего же вам падать?
– Поскользнулся и упал! Рядом с нашим домом стройка, там все перекопано бог знает как! Я поздно возращался домой, не разглядел, съехал в канаву! Что – устроят вас такие показания?!
– Свидетелей этому, разумеется, нет?
Свидетелей не было. Андрей возмущался – какие могли быть свидетели посреди ночи, в темноте. Где он задержался до такого часа? А на этот вопрос он вообще имеет право не отвечать. Это не имеет никакого отношения к делу. С девушкой он был. Понимаете или нет? С молодой девушкой. Может ли она это подтвердить? Если захочет, то подтвердит. А если нет, то ему это и не нужно. Он знает то, что знает. На Марину он никогда бы не напал. Считайте его пропащим человеком, но какие-какие принципы и у него остались!
Допрос продолжался еще почти час – уточнялись мелкие детали предыдущего преступления, выяснялись подробности… Но каждый раз, когда разговор заходил о том вечере, когда было совершено нападение на Марину, Андрей немедленно впадал в ярость и неистово все отрицал. С тем его и увели обратно в камеру.
Бриллиантовый кулон был продан, невзирая на слезы и мольбы Кати, которая упрашивала оставить ей эту вещь, на память о папе. Была ли ей дорога эта безделушка именно как память или ей было жаль лишаться столь ценного украшения – так и осталось невыясненным. Марина даже не собиралась прислушиваться к этим мольбам. Ею владело одно желание – возместить ущерб. К тому времени, когда вернулся Василий, она уже вполне пришла в себя и внушила детям, что им нужно как можно меньше раздражать отца.
Они переглянулись, услышав из ее уст слово «отец», – это после того, как она сама проговорилась… Дети вообще сильно изменились. Если раньше они изредка дерзили матери и не всегда слушались ее, то
