неведении вы совершили то, чему я стремился раз и навсегда положить конец. Нельзя допустить ни одной искры неповиновения, которая могла бы обратиться пожаром, губящим столицу и Империю. Андроник все равно долго не протянет, думал я, но пусть власть в Палатии хоть раз сменится мирно. Для разнообразия. А вы вздумали сопротивляться. Поносили базилевса. Подбили простецов на драку с гвардейцами и моими служащими. Теперь сидите и не ведаете, что в окрестных переулках начинает собираться толпа.

– Нечего было императорским псам покушаться на честных шлюх, – съязвила Зоэ. – Кому понравится, когда твое удовольствие прерывает мужлан с обнаженным мечом?

– Ты не шлюха, ты дура, что гораздо хуже, – резко перебил эпарх. – Стараниями нашего богодухновенного базилевса столица сейчас похожа на груду дров, обильно политых маслом. И что ты со своим белоголовым дружком вытворяешь по скудости ума? Бросаешь в эту кучу уголек. Сидя на самом верху. Не удивляйся, милая, что пятки припекло. Однако бунт пока в самом зародыше, его еще можно усмирить. Теперь слушай меня внимательно, ибо я не намерен ни повторять, ни торговаться: ты отдаешь мне документы, все, без исключения. Я вывожу тебя из Убежища и отправляю в провинцию. Постараюсь, чтобы ты не испытывала там никакой нужды. А поскольку нужно отдать кого-то на растерзание базилевсу и устрашить толпу, твой франкский друг останется здесь.

В кои веки Гай узрел небывалое – ошарашенную Зоэ. Рыжая ромейка растерянно приоткрыла рот, часто моргая и не в силах подобрать слов для достойного ответа.

Мессир Гисборн свирепо откашлялся и произнес как мог язвительнее, надеясь, что голос его звучит твердо:

– Как я понимаю, мою судьбу вы решили за меня? И ждете, что я пойду на эшафот покорно, как баран под нож?

С бесконечно утомленным видом кирие Дигенис повернулся к англичанину.

– Совершенно правильно понимаешь, юноша. Просто удивительная сообразительность для варвара. Впрочем, мне совершенно без разницы, пойдешь ты на эшафот сам, потащат тебя волоком или ты предпочтешь славную гибель в неравном бою. Наверное, надо бы добавить, что я сожалею, но это будет ложью. Не сожалею. Линия судьбы у каждого своя, твоя завела в тупик. Сам виноват. Не надо было соваться в дела сильных мира сего.

Гисборн побледнел, неосознанным движением касаясь рукояти меча. Кряжистая фигура за спиной эпарха беспокойно пошевелилась.

– Хороший выбор вы предлагаете нам, эпарх, – процедила Зоэ Склирена. – Или, что вернее, не предлагаете никакого выбора.

– Отчего же, – хмыкнул жуткий старик. – Выбор есть всегда. Для тебя – долгая безбедная жизнь или долгая мучительная смерть. У твоего приятеля, конечно, выбор поскромнее, но, по крайней мере, он волен выбрать способ. В вашем положении ничего лучшего я предложить не в силах.

– Вы забыли еще об одной возможности, эпарх, – медленно произнесла ромейка. – Если я не отдам вам ни бумаг, ни Гая? Не выйду из Убежища? Что тогда? Возьмете храм Божий штурмом?

Констант Дигенис скривил лицо в недовольной гримасе, покрутил головой, вздохнул одновременно и терпеливо, и скучно:

– Дитя мое, мы зря теряем время. Впрочем, раз уж ты спросила… Наводнять храм солдатней я, конечно, не стану. Если мы не придем к соглашению, я просто встану и удалюсь. Право убежища в Империи длится сорок дней. Доселе оно соблюдалось почти нерушимо. Однако из любого правила и закона бывают исключения. Коли базилевс потребует выдачи преступников – он немедля получит желаемое. Патриарх может своим повелением лишить скрывающихся в храме защиты Церкви, если в Убежище проник уличенный властями злодеятель или еретик. Монахи не обязаны предоставлять находящемуся в Убежище преступнику воду и пищу. Оставайтесь здесь, если хотите. Завтра или через день базилевс прибудет в город и примется вершить расправу по собственному обыкновению.

– Начав, полагаю, с вас, – злорадно вставил Гай. – Как с пренебрегшего и не уследившего.

– Не спорю, мне тоже придется несладко, – покладисто согласился старец. – Андроник непременно обвинит меня в том, что я дряхл разумом и скверно управляю городом. Но царственный пока еще сознает, насколько я необходим ему – и его гнев быстро иссякнет. Андроник неплохо усвоил, чем обернулись его колебания семь лет назад. Тогда мятежница Мария, как лиса в норе, тоже пряталась в святой Софии и тявкала на стены Палатия. Базилевс промедлил – и ему пришлось искать примирения, заискивать перед этой выскочкой. Но Мария Комнина хотя бы принадлежала к императорской фамилии…

– …И ее все равно убили, – тяжело выговорила Склирена. – Отравили. Говорят, вы собственными руками изготовили яд и поднесли ей. Я склонна поверить в эту молву. Теперь я точно знаю: ваша правая рука всегда ведает, что творит левая. Вы так верноподданно рассуждаете о защите качающегося престола Империи… И уже столько лет ведете оживленную переписку с шейхом Мухаммедом ибн Хасаном Умидом, исмаилитом и владыкой крепости Шахриз, что в персидских землях. У меня есть ваши расписки с перечнем врученных сумм. С именами неугодных, от коих вы избавились руками подчиненных ибн Хасана. Есть ваше своеручное письмо, в коем черным по белому спрашивалось, в какую цену обойдется визит обитателей Шахриза в Палатий и какими средствами это можно было бы устроить…

Показалось Гаю или нет, что упоминание персидской крепости на миг исказило непроницаемую старческую физиономию гримасой высокопробной, чистейшей ненависти? Какие бы доверительные отношения прежде не связывали Зоэ Склирену и почтеннейшего Константа Дигениса, сейчас девица собственной рукой положила им конец.

– Будет до крайности занимательно вызнать, насколько крепка привязанность базилевса к вашей милости, – заметно приободрившись, заявила рыжая. – Вдруг окажется, что царственный не слишком дорожит вашим обществом? Вдруг он предпочтет сохранить мне жизнь, уповая, что я поведаю ему еще что-нибудь любопытное? Нет, мы и в самом деле отказываемся. Остаемся здесь, в божьем храме. Подождем, пока базилевс перестреляет всех ланей в рощах под Филопатрой и соизволит вернуться.

– Слово сказано, выбор сделан, – сухо откликнулся константинопольский эпарх, поднимаясь с табурета. – Вот теперь – я сожалею. Ты отвергла мою помощь, оскорбила меня недоверием и плюнула в руку, вскормившую и научившую тебя. И несмотря на это, Зоэ, я не держу на тебя зла. Засим я уйду, как и обещал, но прежде – позволишь ли мне обнять тебя? В последний раз, в память о всем, что мы когда-то пережили вместе? В память об уроках, которые я давал тебе, и знаниях, которыми с тобой делился?

Не дожидаясь ответа, Дигенис шагнул к Зоэ, широко раскрывая объятия. Длинный и костлявый, с лысым черепом, в своем просторном балахоне он в этот момент стал донельзя похож на огромного грифа с распахнутыми крыльями. Гриф – птица зловещая, однако движение старца было столь подкупающе искренним, а на лице появилось вдруг выражение такой торжественности, что в первый миг Зоэ сама невольно качнулась навстречу. Только того эпарху и нужно было. Упали черные крылья, накрывая жертву – а что там было дальше, Гай не углядел. Потому как молчаливый провожатый Дигениса вдруг сорвался с места, и уж после этого англичанину стало не до подружки.

До сей поры по одним общим очертаниям безликой, безмолвной и неподвижной фигуры в темной рясе Гай мог лишь предположить, что комплекции его противник неслабой. Едва спутник эпарха пришел в движение, стало ясно, что он к тому же быстр как змея – десяток шагов, что отделяли его от Гая, «монах» одолел в два прыжка, так что ноттингамец даже не успел вытянуть из ножен меч. И еще выяснилось, что в широком рукаве рясы «монах» скрывает короткий кинжал, нацеленный Гисборну в горло. Отточенная сталь блеснула у самого лица. Хорошая реакция пополам с везением спасли ноттингамца, но устоять на ногах ему не удалось. Сцепившись, они покатились по каменному полу.

Гаю свезло перехватить вооруженную руку противника, и он стиснул чужое запястье изо всей силы, рассчитывая если не переломать врагу кости, то хотя бы заставить выпустить кинжал. Тщетно: сложением и силой тот не уступал англичанину, тусклое лезвие по-прежнему почти касалось щеки Гая. Византиец попытался свободной рукой ударить Гисборна в висок. Гай дернул головой, уклоняясь от удара, крепко получил по скуле, в ответ от души навесил «монаху» по печени. Убийца зарычал и рванулся. Они снова перекатились, теперь сверху оказался византиец, тяжелый, как гранитный блок. Придавив ноттингамца к полу, он повел другую руку к горлу Гисборна – дожать кинжал.

«Еще немного – и он меня прикончит», – панически подумал Гай. Он боролся как мог, но телохранитель Дигениса был сильнее, и позиция у него была выгоднее. Совсем близко Гай увидел переломанный нос, впалые щеки, заросшие сизой щетиной, увидел злые желтые глаза. Ощутил под челюстью холод лезвия.

Вы читаете Время вестников
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату