На пристанях образовалась довольно большая и шумная толпа, в которую со стороны берега внезапно врезалась кучка небогато, но пристойно одетых личностей. Один из них вел на поводке здоровенного косматого пса, утробно гавкнувшего на бродяг. Завидев компанию с собакой, увлеченно расписывавшие недавний бунт нищеброды на удивление быстро сникли, притихли и поспешно устремились за поклажей. Предводитель небольшой группки, к удивлению франков, вполне гладко заговорил на искаженной, но все же узнаваемой латыни, поприветствовав гостей Столицы и извинившись за неподобающее поведение своих соотечественников. Как краем глаза заметил фон Райхерт, парочка мрачных типов, отделившихся от свиты говоруна, уже раздавала зарвавшимся нищебродам затрещины, заодно реквизируя выклянченную ими милостыню. Германец решил, что пожаловал либо какой-то мелкий чин из таможенной управы, либо местный глава нищенской гильдии. Второе вероятнее, ибо таможенники вовсю хозяйничали на борту нефа.
– Поздравляю, мессиры, отныне в Константинополе – императрица, – потолковав с ромеем, громко объявил де Фуа. – Императрица Зоэ из рода Склиров. Наш друг, почтеннейший Никифор, – кивок в сторону собеседника, – уверяет, якобы лично принимал участие в свержении узурпатора. О чем с удовольствием и в подробностях поведает нам по дороге в итальянский квартал. За скромную плату в один серебряный кератий.
– Почему в итальянский? – удивился Мишель. На лице нормандского рыцаря отражалась затруднительная и тяжкая работа мысли. Поручение его короля состояло в том, чтобы целым и невредимым доставить Исаака Комнина в Константинополь и там передать пленника в руки правящего базилевса Андроника, но базилевса более нет в живых… Фон Райхерт от души посочувствовал приятелю, вынужденному самостоятельно решать столь запутанный политический вопрос, и предположил, что в скором времени Исаак Кипрский тоже пожелает узнать: как отразится на его участи смена византийского правителя?
– Потому что английского, французского или немецкого кварталов в Константинополе нет, – любезно разъяснил мессир Ангерран. – Торговыми делами Европы здесь последние сто лет заведуют итальянцы либо венецианцы. Они, конечно, посмотрят на нас косо, но в гостеприимстве вряд ли откажут.
Добровольный проводник хмыкнул и что-то произнес, указывая на де Фармера.
– Что он сказал? – немедля обеспокоился нормандец.
– Гордитесь, вам сделали комплимент, – из меланхоличного настроения де Фуа бросило в язвительное. – Мол, вы изрядно смахиваете на сердечного друга новой базилиссы. Только помладше. Гм, как любопытно… Правительница молода, не замужем и хороша настолько, что ее уже успели прозвать «второй Феофано»… При этом ее вернейший сторонник – франк…
«Ничего этого не было и быть не могло! – упрямо стоял на своем здравый смысл мессира фон Райхерта, подкрепляя свое утверждение цитатами из научных трудов и летописей. – Единственная известная мне базилисса Зоэ жила во времена императора Константина! Андроник умер не три недели назад, а два года тому как! Это не та история, не та Византия, и я не могу понять, к добру это или к худу».
Итальянский консул, как именовали здесь на греческий манер старшину иноземного квартала, совершенно не обрадовался внезапно свалившимся ему на голову визитерам. Добро бы требовалось устроить одного или двух человек, а тут пожаловали почти два десятка, да еще привезя с собой высокородного пленника, да еще настойчиво потребовали обеспечить им визит в Палатий – причем в самые ближайшие дни. Фон Райхерт был уверен, что непрошеным гостям укажут на дверь, но ничего, обошлось – мессир консул буркнул мрачно буркнул себе под нос нечто на простонародном италийском, и прибывшую с Кипра ораву впустили за ворота.
«Иноземный квартал», отделенный от прочего города добротной высокой стеной с острыми копьями решеток поверх, смахивал на маленькую крепость, способную в случае чего выдержать самую настоящую осаду. Под защитой стены толпились дома, мастерские, постоялые дворы, конюшни, склады, лавки, даже часовня и кладбище при ней – городок в миниатюре. Приезжим сперва любезно предложили занять одну из гостиниц, заплатив за постой всего лишь четверть цены, но де Фуа решительно возразил, потолковал о чем-то с раздраженным консулом – и в пользование гостей отвели небольшой отдельный флигель. Тесноватый, ветхий и грязноватый, зато с собственным внутренним двором и отдельным колодцем.
К вечеру, когда все более-менее устроились, произошло то, чего втайне ожидал германец. Стража, бдевшая подле Комнина, доложила, что их подопечный желает побеседовать с кирие Фармером. Или с кирие Райхертом. Или с ними обоими.
– Созрел наконец. Вот увидишь, сейчас будет то еще представление, – пакостно хмыкнул барон Мелвих. – Слушай, сделай одолжение – дай мне с ним потолковать, а?
– Толкуй, – охотно согласился Мишель, все еще ломавший голову над неразрешимой проблемой – как теперь поступить с пленником. – Откуда ты знал, что он захочет с нами поговорить?
– Логика! – важно заявил обер-лейтенант, наставительно воздев кверху указательный палец.
– Это та, которая железная?.. – понятливо уточнил нормандец, вспомнив о давней беседе и стараниях Гунтера растолковать рыцарю начатки хитрого греческого умения выстраивать цепочку последовательных размышлений.
Бывшего императора устроили сообразно его сану – в отдельной комнатушке с зарешеченным окнами с видом на пресловутый внутренний дворик в темной зелени подстриженных лавровых кустов. После долгого морского путешествия кипрский деспот выглядел несколько осунувшимся и постаревшим, но еще вполне бодрым. Вопреки обыкновению, он не стал заходить издалека, интересуясь здоровьем и благополучием собеседников, сразу перейдя к волновавшей его теме:
– Кирие Михаил, кирие Гунтер, как я понимаю, власть в Империи опять переменилась, и мой драгоценный братец Андроник приказали долго жить? Может бедный узник осведомиться, как это прискорбное событие скажется на его судьбе?
– Н-ну… э-э… – красноречиво высказался Мишель, вопросительно зыркнув в сторону германца.
– Может-может, – уверил киприота фон Райхерт. – Мы с мессиром де Фармером тут как раз над этим размышляли. Будем весьма познавательно сравнить ход наших мыслей, мессир Исаак.
Физиономия неудавшегося базилевса выразила глубокое внимание и глубочайшую заинтересованность. Откашлявшись – то ли для солидности, то ли от подлинного волнения – он вполголоса произнес:
– Поговаривают, новая базилисса весьма любезна к франкам, но крута на расправу… Кто может знать, чего ожидать от женщины, недавно пришедшей к владычеству? Мой царственный брат Андроник, конечно, тоже не отличался мягкостью нрава, но с ним порой можно было договориться… путем некоторых уступок. Он мог бушевать и швыряться молниями, аки языческий Юпитер, но в конце концов следовал доводам разума… С этой же новой правительницей…
– Знакомый черт лучше незнакомого, – сострил барон Мелвих. Киприот понятливо хмыкнул и кивнул:
– Что-то в этом роде и я имел в виду. Я мог бы побиться о заклад, что сумею убедить Андроника в своей безвредности или даже полезности, но базилисса с решительным нравом…
– Короче говоря, вам совершенно не хочется навещать Палатий, – подвел итог германец, и, выкроив на лице задумчивость, добавил: – А хочется вам, кирие Исаак, тихой мышкой шмыгнуть куда-нибудь и там затаиться. Однако не будем забывать, что на нас возложено поручение короля… Как верные рыцари своего сюзерена, мы не в силах отвести глаза в сторону, а потом оправдываться, что, мол, вы перекинулись струйкой тумана и утекли в окно.
Серебряная цепь на запястьях Комнина мелодично звякнула, когда сидевший за низким столиком человек подался вперед, ближе к собеседникам.
– Тысяча безантов, – почти беззвучно предложил бывший повелитель Кипра. – Обоим. Все, что нужно сделать – отправить весточку нужному человеку, проживающему в Столице. Никто ничего не узнает, вас никто ни в чем не заподозрит. Я просто исчезну.
– Две. Каждому, – мгновенно отреагировал германец, с силой пиная под столом возмущенно раскрывшего рот Мишеля. Де Фармер передернулся, но сумел удержать возмущенный язык за зубами.
– То есть всего – четыре тысячи, – без труда подсчитал Комнин и нахмурился, проворчав: – Вот они, слухи о моем якобы богатстве… Не забывайте, молодые люди, покойный базилевс меня ограбил, а ваш король окончательно разорил. Хорошо, пусть будет четыре. Что вас больше устроит – заемное письмо, драгоценности или монеты?
