– …Как мессир де Гонтар, – сказал Сергей примороженным голосом, странно глядя на «тень отца Колумбана». – А также Мефистофель, Воланд и прочая, и имя им – легион. Подробности опустим. Та-ак… И какая легенда на этот раз?
– Ты о чем? – быстро спросил Гунтер.
– Да все просто, герр обер-лейтенант, – мрачно усмехнулся Казаков. – Профессиональная паранойя. Уже лечили меня как-то наложением рук, было дело, – он многозначительно похлопал себя по левому плечу, на котором от страшной гниющей раны остался аккуратный розовый шрам. – Потом спросили… кой-каких услуг, ага. А тут не какой-нибудь де Фуа, тут целый настоящий святой, да еще и в посмертии явился – значит, дело серьезное. И вот мне ужасно интересно: что от нас на сей раз потребуют в оплату за чудо? А, отче? Почем нынче чудеса?
Гунтер странно хмыкнул – так, словно бы Казаков только что выразил его собственные мысли. Отец Колумбан сперва не на шутку насупился, а потом только рукой махнул.
– Диву даюсь, человече, – прогудел он, – и как это ты «темной фигурой» не стал? Все задатки к тому. И должен был бы, по всему. Глумец ты, безбожник, киник и скептик, да еще никакого уважения к старшим. А вот, поди ж ты – недооценил нечистик и тебя, и этого рыжего, а свои силы, как всегда, переоценил. Не иначе, чувство твое к прекрасной деве…
– Старче, – строго сказал Казаков. – Ты мне зубы не заговаривай. Жизнь мне спас, а Гунтеру здоровье – за то тебе, конечно, пламенное от нас мерси. Но что дальше-то с нами будет?
Святой старец тяжко вздохнул.
– А ничего, – просто произнес он. – Дело свое вы сделали. Дальше, сын мой, просто – жизнь, а уж какая, где – выбирайте.
Ноги у Гунтера внезапно сделались ватными. Чтобы не упасть, он поспешно присел на свой топчан. По тону, каким были сказаны эти простые слова, по факту того,
Судя по обмякшему вдруг лицу Казакова и его остекленевшим на миг глазам, пришелец из далекого двадцать первого века ощутил то же самое. Но Казаков держался лучше (надо полагать, из чистого гонора), сказал елейным тоном:
– Значит, святой отец, дело сделали, награды воспоследуют? Воистину хорошая новость! Рассказали б вы еще напоследок, что это за дело такое было. А то выходит, как медалька к юбилею: вроде и награда, а носить зазорно…
Бывший отшельник, ныне примкнувший к сонму святых на небесах, снова кротко вздохнул и заговорил. Речь его лилась гладко, длинно, будто святой Колумбан читал наизусть или рассказывал, перелистывая страницы неведомой книги. Сержу порой казалось, якобы он различает едва заметный ореол золотистого сияния, окутывающий согбенную фигуру отшельника – но, скорее всего, это была просто игра света и тени.
– Две Вселенные, два Универсума, в каждом из которых история текла своим путем и своим руслом, – негромко повествовал отец Колумбан. – Два человека из иных времен, волею Того, кто превыше нас, вырванные из своего мира и оказавшиеся здесь. Конечно, вы не могли не привлечь стороннего внимания. Внимания того, кто всегда настороже, кто никогда не упустит случая оказаться у кормила и развернуть корабль в нужную сторону. Два вестника иных времен, как вы однажды назвали себя. Я не стану перечислять ваши ошибки и промахи, ибо нет во человецех божественного совершенства, но есть непреходящее стремление достигнуть оного. Главное… главное кроется в ином.
Он замолчал, словно бы не решаясь произнести то, что надлежало сказать. Двое мужчин напряженно смотрели на него. Гунтер, сам того не замечая, нервно комкал в пальцах подол рубахи.
– Вы были вестниками иных времен, гонцами, несущими благую весть. Но, как на поле брани победу творит не гонец, но воин – так и изменить русло реки под названием Время дано было не вам или, вернее, не только вам, – выговорил старец. – Вы и сами свершили немало. Однако основной вашей задачей было – отвлечь на себя внимание врага рода человеческого, отведя тем самым угрозу от… других людей.
– Ну, одна из личностей, которая и в самом деле много чего добилась – это явно Гай Гисборн… А вторая, не иначе, Дугал Мак-Лауд, – фыркнул Гунтер и осекся, поймав безмятежный взгляд старчески блеклых, но все еще ясных глаз святого отшельника. – Что, неужели правда? Гай и Дугал?! Все ради них?..
– А также ради девы, ранее звавшей себя Изабель, а теперь называемой императрицей византийской Склиреной, – добавил святой отец, и в голосе его Казакову послышалось легкое ехидство. – Ради незнакомого вам юноши из Италийских земель по имени Франческо, и юницы Бланки из семейства Транкавель. Ради молодого короля французских земель Тьерри. Ради королевы Беренгарии. Ради сотен и тысяч смертных в Европе и Палестине, которых вы никогда не увидите. Ради спасения одних и погибели других. Ради посрамления Врага и прославления имени Господа нашего. Вам этого недостаточно?
– С одной стороны, достаточно, – несколько примороженно сказал фон Райхерт. – А с другой… как же так… С другой – по вашим словам выходит, что нас просто использовали втемную, как приманку на хищника, а собственные наши деяния не так уж и важны…
А Серж неожиданно расхохотался, до слез и икоты, нелепо помавая в воздухе руками и выталкивая непонятные русские слова. Отсмеявшись, он наконец заговорил более-менее внятно, хотя и смешав от волнения в одну чудовищную кучу русскую, английскую и норманнскую речь:
– Обидно, да?! Мы-то себя считали пупом земли, а тут говорят – не, ребята, какие вы пупки, вы просто задницы! А знаешь что, Гунтер? Вот лично мне ни капли не обидно! Нормальная же операция прикрытия, ты-то, как военный человек, должен понимать! Главное – вставили хар-рошую спицу этому… фокуснику… Ведь вставили, а?
– Еще как, – подтвердил отец Колумбан, улыбаясь в густые усы.
– Во! – барон де Шательро в совершенном восхищении хлопнул себя по бедрам. – И вообще, кое-что ведь мы и сами сделали. Я вот принцессу от пирата спас, в лучшем духе старика Говарда. А ты, Гунтер, и вовсе специализировался на поимке важных государственных преступников – сначала этот, как его… Лоншан, потом Комнин… Ангела Божьего сыграл, опять же…
– Не о том говоришь, – прервал его призрак отца Колумбана. – Внешнее это все, суетное. Главное в том, что каждый из вас посрамил нечистого в сердце своем. С каждым из вас он играл, каждого вводил во искушение – тебя, Серж, через праздность, похоть и корысть, а тебя, Гунтер, через гнев, зависть и гордость. Не скажу, чтоб вы очень уж стойко сопротивлялись искусу. Но в конце концов вы сделали свой выбор, и Враг проиграл. Тебя, Серж, на Кипре вела любовь и честь. Гунтер руководствовался милосердием и смирением. И пусть Божественную Игру делали другие люди, но окончательный ее итог определил именно этот ваш выбор. Теперь наступает новое время, время Вестников; измененное будущее этого мира, сколь мне дозволено его прозревать, хорошо есть, и хорошо весьма. Серж, тебя, я вижу, распирает. Ты что-то хочешь сказать, сын мой неразумный?
«Неразумный сын» Серж де Казакофф смущенно прокашлялся.
– Святой отец… – Сергей помялся, не зная, как бы поделикатнее объяснить свою просьбу. Любая «обтекаемая» формулировка почему-то казалась неуместной. Наконец, махнув рукой, «барон де Шательро» рубанул напрямую:
– Святой отец, верните нас обратно. Пожалуйста.
Призрак отца Колумбана молча уставился на Казакова – то ли потерял дар речи от такой наглости, то ли обдумывал поступившее предложение, а возможно, советовался с «Тем, кто превыше». Молчал он долго. Потом осведомился вкрадчиво:
– А что тебе сейчас не живется, сын мой? Богат, сыт-пьян, знаменит, шатер царский, женщина при тебе дивных статей… Жить бы да не тужить, другим на зависть, себе на удовольствие. Там, где «обратно», ведь ничего этого не будет. А?
Казаков притворно вздохнул, театрально шмыгнул носом, заговорил, глядя на отца Колумбана с нахальством беспризорного пацана, просящего целковик вместо копейки:
– Так ведь безблагодатное оно, богатство сие. Не трудом досталось, а единственно попустительством диавольским. Опять же, праздности, похоти и корысти способствует весьма. И
