не видывал. Затем он влез по приставной лестнице внутрь, а мы последовали за ним.
При виде того уродства, которое Болк назвал звездной машиной, мне хотелось плакать и смеяться одновременно. Пока Диомед важно разгуливал по машинному помещению, я смотрел на грубо склепанные листы, косо и криво укрепленные балки, на чуть ли не проволокой стянутые тяги. Я боялся даже представить себе, как выглядят каморы совмещения, сработанные местными умельцами. Хотя конус вращения, кажется, выточен вполне прилично.
Диомед трогал рычаги, проводил пальцем по зубчатке и мрачнел на моих глазах. А потом выругался и сказал Болку, что на таком корявом барахле прямая дорога в самую середку вонючего зиккурата.
— Так на то тебя, высокочтимый, пригласили, чтобы ты нам все устроил в лучшем виде, — ответил Болк.
— Пригласили! — фыркнул Диомед. — Я вам что — мастеровой?
Болк насупился и тяжело задышал.
— Ладно, — примирительно сказал Диомед, — только здесь возни дней на десять, а то и больше.
— Хорошо, — согласился Болк, — через десять дней и отправимся.
Вспыхнув, Диомед разразился бранью и стал тыкать во все стороны, показывая, где что надо выпрямить, где тросы натянуть, а где и вовсе заменить зубчатку, потому как колесо без трех зубцов может сгодиться лишь тупым киммерийцам…
Болк перебил разошедшегося Диомеда и попросил составить полный список всего, что ему понадобится. А подручных и мастеровых он пришлет, когда в них будет нужда. После этого он оставил нам свой фонарь и ушел.
Признаться, замечания Диомеда были толковыми. Хотя он явно не понимал, для чего верхние рычаги должны быть изогнутыми, а не прямыми, как эти, память его не подводила. А я вслушивался в его раздраженное бормотание и пытался сообразить, к какому же роду механиков он принадлежит. Судя по тому, что конус он называл колпаком, тяги нитками, а суставы рычагов — шарнирами, это был скорее какой-то дустанский род. Но почему в его годы он всего лишь второй помощник?
Наконец Диомед замолчал и уселся рядом на код жух двигателя. Я подвинулся и осторожно сказал:
— Я-то думал, ты простой гоплит, а ты в этих премудростях разбираешься. Что же молчал?
Он засопел, но все же ответил:
— Ты лучше встань, а то мозги отсидишь! Сболтни я кому, что был механиком, первый же бдительный брат паутины спросил бы, а чего это я затесался среди вояк неотесанных. Понял?
— Наверно, все же сболтнул, если здесь оказался.
Диомед свирепо посмотрел на меня, потом хмыкнул и расплылся в улыбке.
— Угадал! Не пил, держался, а потом как загулял! Тут еще Болк начал меня убалтывать, вот я, кажется, ему что-то и брякнул. Так-то я обычно на выпивку крепок…
— С кем не бывает, — согласился я. — Интересно, а откуда Болк знал, что именно тебя надо убалтывать?
Он задумчиво потер лоб, нахмурился. Оглядел темные стены и кривые тени от свечей, взмахнул рукой, чуть не сбив фонарь и негромко хохотнул.
— А ведь и впрямь, откуда?
— Может, еще кто сбежал тогда… Кстати, ты не рассказывал достойному Верту о моем двойнике?
— Нет, нет… — Он покачал головой. — Он меня лишь спросил на корабле, разбираюсь ли я в звездных машинах. Поверь, я кишками понял, что неверный ответ его очень расстроит. А про ту историю мне и вспоминать не хочется, не то что рассказывать!
— Как тебя зовут на самом деле?
Диомед внимательно посмотрел на меня, пошевелил бровями, а потом вздохнул.
— Да какое это теперь имеет значение! Отладим. эту рухлядь, будем живы и богаты, а не отладим, так сам понимаешь, люди здесь строгие.
Провозились в звездной машине до вечера. Фонари теперь висели по всей машине, а ящик со свечами оставили у входных створок. Еду приносили служанки, перекусить мы выбирались наружу. Я успел как следует осмотреться — пещера была очень большой, она уходила глубоко в гору, даже свет ярких шаров не проникал до конца. Медные провода, которые тянулись от светильника к светильнику, крепились к низким деревянным стойкам. Никакой оплетки или фаянсовых трубочек на них не было. Не завидую тому, кто по неосторожности ухватится за провод!
Серебряные и медные соты накопительных чанов в самой машине еще пусты. Не было на месте, разумеется, и толчкового репера. Между делом я невзначай спросил Диомеда, почему Болк назвал его всего лишь вторым помощником механика, тогда как он прекрасно разбирается во всех хитроумных устройствах. Тут я прикусил язык, но Диомед, в это время чуть ли не обнюхивающий поворотный круг с насечками углов, рассеянно ответил, что у них на «Кутхе» первым помощником был сам архимеханик Мзулу, так что все были на своих местах. Я пропустил это мимо ушей, радуясь тому, что он не насторожился и не поинтересовался, а откуда это простой воин, которому разве что можно доверить масленку, да и то не сразу, углядел, в чем он, Диомед, разбирается слишком хорошо для второго помощника? Потом я сообразил, что. «Кутх», судя по его рассказу, был звездной машиной для высоких чинов, а на таких быстрой выслуги не бывает.
Пару раз наведывался Болк. Он уважительно смотрел, как Диомед проверяет оси камор, потом исчезал. А перед ужином нас почтил сам достойный Верт, без супруги, но в сопровождении наставника Линя.
Вечернюю трапезу я разделил с Болком и мрачными неразговорчивыми киммерийцами. Они повеселели только после пятой или шестой кружки пива и стали хватать служанок за все, что привлекало их внимание, а там было на что поглядеть и потрогать. Я и выпил-то всего одну кружку, правда, размером с небольшой бочонок, но то ли от усталости, то ли от обилия всего, что сегодня на меня навалилось, вдруг понял, что ноги мои стали ватными. А потом обнаружил, что я навалился на здоровенную румяную служанку, которая тащит меня в спальню.
Она помогла мне раздеться, укрыла одеялом, а в ответ на мои слабые поползновения ущипнуть ее за грудь мгновенно скинула с себя одежду и нырнула ко мне под одеяло. От нее исходил такой жар молодого тела, что сонливость мою сдуло могучим ураганом.
Выспался я прекрасно, но утром рядом с собой никого не обнаружил. Потом разглядывал статных прислужниц, гадая, которая из них так славно меня ублажила. Помню только большие голубые глаза…
Следующие два дня мы не вылезали из машины. К этому времени от мастеровых стали приходить нужные части. Зубчатые колеса Диомед сразу же отослал обратно, они были отлиты грубо, и заусеницы не срезаны. Рычаги он подвигал в суставах и остался ими доволен. Но вот с тягами он явно дал промашку, велев натянуть так, чтобы звенели. Я не стал говорить ему, что если попадем в мир, где холоднее, чем здесь, то они полопаются, лишь слегка открутил стопор, когда Диомед вышел наружу по нужде.
Верт теперь наведывался чаще, раза три или четыре за день, а Болк так вообще не покидал пещеру, следя, чтобы нам не мешали многочисленные слуги, перетаскивающие откуда-то из недр все новые и новые ящики и тюки.
После легкой трапезы Диомед ушел в мастерские, чтобы лично проследить, как шлифуют сцепные колеса. Во время кратковременного отдыха мы с Болком попивали слабое пиво. Я напрямую спросил его: не поведает ли он хоть немного о замыслах господина? А то у меня появилась догадка, что благородный Верт собрался бежать отсюда из-за каких-то недоразумений с верховной властью!
Болк так и замер с кубком у рта, потом медленно повел глазами по сторонам и, никого не обнаружив, осторожно поставил кубок на крышку накопительного чана.
— С кем ты еще успел поделиться своими догадками? — просипел он.
— Ни с кем.
— Во имя Создателя Глины! — воскликнул он. — И не делись! Не ровен час услышит господин Верт, и это ему не понравится. А тогда он может лишить тебя своего благоволения. Я вздрогнул.
— Мне не хотелось бы лишаться его благоволения.
— Еще бы! Да и подумай сам, какие могут быть у господина Верта недоразумения с властью, когда он сам власть — повсюду меж двух рек и одного моря. Тысячи людей повинуются его воле, он ведет их туда, куда сочтет нужным…
