Рыцарей. Много у Рейнеке, значит, приспешников, если
Столько кругом возмущенных! Они от двора отвернулись.
И обратился король к одному из своих приближенных:
«Рейнеке сам негодяй, разумеется, но, коль подумать, —
Многих приверженцев лиса никем при дворе не заменишь!»
В это же самое время Изегрим, Браун и Гинце
Заняты были преступником[23]. Троице этой хотелось
Казни позорной предать их недруга собственноручно.
Вывели спешно его и погнали к лобному месту.
Гинце-кот, обозленный, в пути обращается к волку:
«Вспомните, сударь мой Изегрим, как в свое время старался
Рейнеке (прямо из шкуры он лез), чтобы вашего брата
Видеть повешенным! И ведь добился! И как, торжествуя,
Вел он его! Постарайтесь же с ним расквитаться за брата!
Вспомните, сударь мой, Браун, и вы, как он подло вас предал, —
Выдал вас Рюстефилю и грубой, взбешённой ораве
Баб, мужиков — на побои жестокие и на увечье,
И — ко всему — на позор, о котором трубят повсеместно!
Будем же бдительны! Больше сплоченности! Если б сегодня
Он улизнул иль смекалкой, иль каверзой спас бы он шкуру, —
Сладкого часа возмездья судьба не пошлет нам вторично.
Нужно скорей рассчитаться с мерзавцем за все, что он сделал!»
Волк отвечает: «Довольно болтать! Поскорее достаньте
Да понадежней веревку! Не будем длить его муки!»
Так вот о Рейнеке-лисе они по пути говорили.
Рейнеке слушал их молча, потом язычок развязал он:
«Столь ненавидя меня, так мечтая лишить меня жизни,
Даже не знаете вы, как покончить со мной! Удивляюсь!
Гинце по части веревки дал бы вам точную справку:
Сам на себе ведь ее испытал он, когда за мышами
К патеру в дом пришел, а ушел без большого почета.
Что-то вы, Изегрим с Брауном, очень, однако, спешите
Кума загнать на тот свет. А что, если вдруг не удастся?..»
В это же время король с господами придворными вместе
Встал, собираясь присутствовать при совершении казни.
К ним королева примкнула в сопровождении свиты.
Сзади валила толпа всех прочих — богатых и бедных, —
Все насладиться хотели зрелищем лисовой смерти.
Изегрим вел между тем разговоры с родными, с друзьями,
Он горячо убеждал их теснее друг с другом сомкнуться,
Глаз ни на миг не спускать, наблюдая за связанным лисом.
Все опасались: а вдруг убежать изловчится пройдоха!
Волк и жене своей тоже наказывал строго-престрого:
«Помни, смотри, наблюдай и держать помоги мне прохвоста.
Если теперь улизнет он, то солоно всем нам придется!»
Брауна волк подстрекал: «Ведь он же вас так опозорил!
Нынче вы с ним расплатиться можете даже с лихвою…
Гинце, вскарабкайтесь выше и закрепите веревку…
Браун, держите преступника, — я буду лестницу ставить.
Две-три минуты еще — и мы эту сволочь прикончим!»
«Ставьте-ка лестницу, — Браун ответил, — а я с ним управлюсь!..»
«Как вы, однако, стараетесь, — Рейнеке им заявляет, —
Ближнего вашего смерти предать! А ведь вам не мешало б
Стать на защиту его, помочь, посочувствовать в горе.
Я бы молил о пощаде, но вряд ли мне это поможет:
Изегрим так ненавидит меня, что жене приказал он
Крепче держать меня, чтобы удрать я не мог из-под петли.
Прошлое вспомнить бы ей— уж, конечно, вредить мне не стала б.
Если же этого не избежать, я просил бы закончить
Дело немедленно… Мучился так и отец мой сначала,
Ну, а потом все пошло очень быстро. Покойника, правда,
Толпы такие не провожали… Но если вы долго
Мучить меня собираетесь — это бессовестно будет!»
Браун не вытерпел: «Слышали наглую речь негодяя?
Ну-ка, повыше, повыше! Последний час его пробил!»
В ужасе Рейнеке думал: «О, как бы в беде этой страшной
Изобрести мне какой-нибудь новенький фортель удачный,
Чтобы король милосердно мне жизнь даровал и чтоб этой
Троице недругов злобных досталось и сраму и горя!
Надо смекнуть поскорее! Что может, то пусть поможет!
Дело о жизни идет, ведь петля на шее! Где выход?
Все поднялось на меня: король не на шутку разгневан,
Все друзья удалились, а недруги неумолимы.
Редко я делал добро, не питал, признаюсь, уваженья
Ни к королевской власти, ни к мудрым советникам трона.
Я провинился во многом, но все-таки был я уверен,
Что от беды увернусь… Ах, только бы слова добиться, —
Знаю— повешен не буду! Я не теряю надежды…»
Он уже с лестницы вдруг решил обратиться к народу:
«Смерть свою вижу я прямо в лицо. От нее не укроюсь.
Бее же, пока не покинул я землю, спешу обратиться
С просьбой самою скромной ко всем, кто здесь меня слышит:
Хочется мне перед вами быть совершенно правдивым,
В этот последний мой час признаться вам чистосердечно,
Все рассказать до конца о своих преступлениях, чтобы
После ни в чем из того, что шито-крыто я сделал,
Кто-нибудь не оказался, господь упаси, обвиненным.
Много бедствий тем самым я предотвращу и надеюсь,
Всемилосердный господь зачтет мне мой добрый поступок…»
Многих разжалобил он. Говорили: «Пустячная просьба,
Да и отсрочка-то невелика …» Короля попросили —
Дал изволенье король. И сразу у Рейнеке снова
Тяжесть с души отлегла. В счастливый исход он поверил.
Пользуясь данной отсрочкой, речь он повел издалёка:
«Spiritus Domini[24], ты помоги мне! Я в этом собранье
Не нахожу никого, кто не был бы мною обижен.
Будучи крохотным пащенком, чуть от груди отлученный,
Страстью обжорства влеком, очень рано шататься, я начал
