наши руки со словами:
— Будьте добры друг к другу.
Я вижу, как мама пытается подавить слабую улыбку. А еще я улавливаю изменения в окружающей нас энергии. Моя первая мысль — Эмили хочет причинить нам вред. Но тут я слышу, как Лорин делает глубокий вдох. Она входит в транс, не выпуская наших рук.
Мама пугается.
— Что она делает? Я не потерплю такого в своем доме.
— Все нормально, — тихо отвечаю я.
Лорин прерывает контакт и смотрит на меня. Она что-то знает. Через наши руки она получила какую- то информацию. Но мне она не расскажет.
Повернувшись к моей матери, она шепчет:
— Всего вам самого хорошего, Сара Мурхед. Вы приняли на свои плечи огромную ответственность. Кендалл понадобится вся поддержка, какую только может дать мать дочери. Я сохраню ваш секрет!
— Хватит! Убирайтесь!
С этими словами моя мама, примерная христианка, вытолкнула Лорин за дверь.
— Зачем ты это сделала?
Маму трясет.
— От этой женщины одни неприятности. Ей нужна помощь психолога.
— Нет от нее никаких неприятностей, и помощь ей не нужна. Она кажется тебе странной только потому, что отличается от тебя и твоих друзей. Но Лорин понимает меня.
— С этим покончено. И на этот раз я не шучу, Кендалл. Тебе запрещено общаться с этой женщиной. Она только еще больше запутает тебя своей ложью. Хватит с меня твоего хамства. Я не позволю так со мной разговаривать.
Я хватаю себя за волосы.
— И как же я разговариваю?
Я уже ничего не понимаю. После всего пережитого у меня голова кругом идет.
— Прекращай эти разговоры о телепатии и… как там она это назвала… охоте за призраками!
— Охота помогает мне использовать мои способности во благо.
— Нет у тебя никаких способностей, Кендалл. Ты все это придумала, чтобы привлечь к себе внимание. Что ж, мое внимание ты привлекла. Счастлива?
У меня на глаза навернулись слезы. Почему моя собственная мать не верит мне? Селия и Тейлор верят. Лорин верит. Даже Джейсон уже, наверное, начинает мне верить. А мама нет.
— Я не пытаюсь устраивать проблемы, клянусь. Я только хочу разобраться в том, что со мной происходит. И при этом мне еще надо умудриться завести друзей и вписаться в новую жизнь.
Мамин голос тоже дрожит.
— Странный способ ты для этого выбрала.
Я так измучена физически и духовно, что это даже не смешно. Я сползаю по дивану, а по щеке моей стекает одинокая слеза.
— Как только вернется отец, мы все обсудим. А пока, Кендалл, ты под домашним арестом. Лет до тридцати.
Мама оставляет меня на диване и уходит в кухню. Я слышу грохот кастрюль и сковородок. Уборка — ее единственное средство борьбы с гневом.
Ну и пусть.
Я слишком устала, чтобы дальше бороться.
Поднявшись наверх, я прямо в одежде падаю на кровать. Еще только десять часов, но мне плевать. Матрас сотрясается, и я слышу кошачье урчание. Вернее, кошачье урчание в квадрате. Элеонор и Натали пристраиваются у меня за спиной. Их умиротворенность и довольное урчание заставляют меня плакать. Слезы текут рекой, и я утыкаюсь лицом в подушку. В такие минуты мне больше всего хочется, чтобы мама обняла меня и сказала, что все будет в порядке. Только сейчас она — последний человек, которому захочется меня обнять. И я ее не виню. Кому нужна чокнутая дочь с телепатическими способностями, в которую на кладбище чуть не вселился дух? Курсы будущих родителей к такому ее явно не готовили.
Когда слезы отступают, я включаю генератор белого шума. Натали заканчивает облизывать свою лапу и переключается на мою руку. Издаваемые ею звуки успокаивают меня.
Через несколько минут я слышу шепот. Такой нежный. Такой мягкий. Такой заботливый.
Я здееееесь…
— Эмили? Это ты?
Дааааа…
Здорово. Мне только этого не хватало. Еще один призрак, которому не терпится сегодня со мной поболтать.
Я отчетливо слышу ее слова.
Яздееееееееееесь… ради тебяяяяяяяяя.
Да? Это твое дело, привидение.
— Не сегодня, Эмили. У меня был ужасный день.
Я переворачиваюсь на другой бок и прижимаю колени к груди. Элеонор мяукает и устраивается у меня над головой, как живая шапка. От ее непрерывного урчания я впадаю в ступор и снова начинаю плакать. Слезы оставляют мокрые следы на подушке. Но мне все равно.
Я закрываю глаза, мысленно пытаясь затолкать страхи, волнение и отчаяние в самый дальний уголок сознания. Если они когда-нибудь вырвутся, мне не поздоровится.
Я вздыхаю.
Не знаю, чего хочет от меня Эмили-призрак. Как мне ей помочь, если я даже себе помочь не состоянии?
Глава четырнадцатая
Во всех подростковых фильмах бывает такой момент, когда герой или героиня идет по коридору, и взгляды всех школьников направлены на него или на нее. Я всегда считала, что в реальном мире такое происходит только с теми, кто многого в жизни добился.
Но сейчас это происходит со мной.
Я не шучу.
Мы с Селией идем в кафетерий, и, я клянусь, абсолютно все в коридоре пялятся на нас. И не как на отбросы общества, с мыслью «Господи, и как она могла надеть такие джинсы с этой футболкой». Нет, на нас смотрят с восхищением.
— Что происходит? — шепчу я Селии.
— Все знают, — таким же шепотом отвечает она.
— Что знают?
К нам с трудом ковыляет Шон «Брюква» Кармайкл.
— А вы крутые, — говорит он.
Это ведь хорошо?
— Почему?
— Я все знаю про вашу вчерашнюю ночную охоту на кладбище. Точно как по телевизору. Никогда не думал, что кучка девок может на такое решиться, — с восхищением в голосе ответил он. — Вы — классные.
Дав пять мне и Селии, Брюква ковыляет дальше по коридору.
— Откуда он знает? Откуда все знают? — задаюсь я вопросом, оглядываясь по сторонам.
— Добро пожаловать в маленький город, — отвечает Селия. — Думаешь в городке, где дети до сих пор бегают за пожарной машиной, школьники не узнают про ночную охоту за призраками на местном кладбище?
