Старое здание «Нового Агентства Судзуки» было любимым отелем Энджи в Муравейнике — с самых первых дней её пребывания в «Сенснете».
До одиннадцатого этажа вверх тянулся обычный фасад, потом он начинал вдруг сужаться, и следующие девять уступов походили на горный склон, сложенный из скалистых пород. Породу извлекли при закладке фундамента нового здания на Мэдисон-сквер. Первоначальный план требовал, чтобы этот отвесный ландшафт был засажен флорой, присущей долине Гудзона, и населён соответствующей фауной. Но из-за последовавшего вскоре строительства первого манхэттенского купола пришлось вызвать обосновавшуюся в Париже команду экодизайнеров. Французские экологи, привыкшие к «чистым» дизайнерским проблемам, возникающим в орбитальных комплексах, пришли в отчаяние, столкнувшись с загрязнённой атмосферой Муравейника. Они предпочли сделать ставку на генную инженерию, чтобы вывести искусственные штаммы растительности, и на робото-фауну, используемую в детских развлекательных парках. А постоянное покровительство Энджи со временем придало этому месту особую притягательность, которой оно иначе бы не имело. «Сенснет» выкупила пять верхних этажей, чтобы оборудовать их под её постоянные апартаменты, и «Новое Агентство» приобрело запоздалую популярность среди артистов и антрепренёров.
Энджи улыбнулась, когда вертолёт прошёл рядом с безучастным механическим горным козлом, делающим вид, что пережёвывает лишайник возле подсвеченного водопада. Абсурдность этой сцены посреди Муравейника всегда её радовала. Ею наслаждался даже Бобби.
Она перевела взгляд на вертолётную площадку на крыше здания, где логотип «Сенснета» недавно заново вывели яркой краской на постоянно подогреваемом и ярко освещённом бетоне. Возле скульптурного выступа скалы стояла одинокая фигура, почти неразличимая под огромной ярко-оранжевой паркой.
— Робин, наверное, уже здесь, как ты думаешь, Порфир?
— Миста Ланье, — кисло отозвался парикмахер.
Энджи вздохнула.
Чёрный хромированный «фоккер» мягко приземлился; в баре тихонько зазвенели бутылки, когда шасси коснулось бетона крыши. Дрожь мотора утихла.
— Порфир, что касается Робина, то первый шаг придётся сделать мне. Я собираюсь поговорить с ним сегодня вечером. Наедине. А пока что я хочу, чтобы ты держался от него подальше.
— Порфир доволен, мисси, — произнёс парикмахер, когда за их спинами открылась дверца кабины.
И вдруг рванулся, дёрнул пряжку пристяжного ремня, а Энджи, повернувшись, увидела в проёме оранжевую парку, поднятую руку, зеркальные очки. Шума от пистолета было не больше, чем от зажигалки, но Порфир конвульсивно дёрнулся, его длинная чёрная рука схватилась за горло. Охранник, задвинув за собой дверь, бросился к Энджи.
Что-то твёрдое ткнулось ей в живот. Порфир, как тряпичная кукла, обмяк на сиденье, изо рта у него высунулся острый кончик розового языка. Непроизвольно она опустила глаза — всего-навсего чёрная хромированная пряжка пристяжного ремня с налепленным на неё ромбом из зеленоватого пластика.
Потом взгляд Энджи упёрся в белый овал лица, обрамлённый оранжевым нейлоновым капюшоном. Энджи увидела собственное лицо — белое от шока, удвоенное серебром линз.
— Он что-нибудь пил сегодня?
— Что?
— Он. — Большой палец дёрнулся в сторону Порфира. — Он пил какой-нибудь алкоголь?
— Да… пару часов назад.
— Вот чёрт. — Голос был женский. Фигура повернулась к потерявшему сознание парикмахеру. — А я вкатила ему транквилизатор. Не хотелось бы подавить дыхательный рефлекс, знаешь ли. — Энджи смотрела, как женщина щупает Порфиру пульс. — Думаю, с ним всё в порядке. — Кажется, женщина пожала плечами где-то в глубинах своей огромной парки.
— Охрана?
— Что? — Блеснули очки.
— Вы из службы безопасности «Сенснета»?
— Чёрт побери, нет. Это похищение.
— Вы меня похищаете?
— Наконец-то дошло.
— Почему?
— Причины довольно необычные. Кое-кто точит на тебя зуб. И на меня тоже. Предполагалось, что этим займусь я, то есть уволоку тебя на следующей неделе. Хрен им. Всё равно мне надо с тобой поговорить.
— Вам? Поговорить со мной?
— Ты знаешь кого-нибудь по имени 3-Джейн?
— Нет. То есть да, но…
— Побереги дыхание. Уносим ноги. Быстро.
— Порфир…
— Он скоро очнётся. И, глядя на него, мне бы не хотелось при этом присутствовать…
Глава 31
3-Джейн
«Если всё это тоже находится в загородном доме Бобби, — подумал Слик, открывая глаза посреди какого-то закруглённого узкого коридора, — то дом его — ещё более странное место, чем ему показалось в первый раз». Воздух в проходе был плотный и словно бы мёртвый. Светящаяся полоса зеленоватой стеклянной плитки на потолке создавала впечатление, будто бредёшь глубоко под водой. Потолок и стены туннеля — из какого-то стекловидного бетона. По ощущению — тюрьма.
— Наверное, мы вышли в подвал или в какое другое подобное помещение, — сказал он, обратив внимание на слабое эхо от своих слов.
— Не вижу причины, почему мы должны были попасть в тот же самый конструкт, который ты видел раньше, — возразил Джентри.
— Тогда что это? — Слик тронул бетонную стену, та была тёплой на ощупь.
— Какая разница, — отозвался Джентри. Не оглядываясь по сторонам, Джентри зашагал вперёд. За поворотом пол превратился в неровную мозаику из битого фарфора — осколки были вплавлены во что-то, похожее на эпоксидку, скользкую под подошвами.
— Взгляни на это…
Тысячи различных узоров, и все из осколков, и никакого общего замысла — яркие кусочки подобраны наобум, по чистой случайности.
— Искусство. — Джентри пожал плечами. — Чьё-то хобби. Кому как не тебе это оценить, Слик Генри.
Кто бы ни были эти дизайнеры, о стенах они не побеспокоились. Слик присел, чтобы провести пальцами по мозаике пола, почувствовал зазубренные края битой керамики, гладкий твёрдый пластик между ними.
— Хобби? Что ты имеешь в виду?
— Это вроде тех штук, которые делаешь ты, Слик. Эти твои игрушки из металлолома… — Губы Джентри опять вытянулись в напряжённую, сумасшедшую усмешку.
— Много ты понимаешь! — огрызнулся Слик. — Угробил свою дурацкую жизнь, чтобы сообразить, какая форма у этого твоего киберпространства, а у него, может, и формы-то никакой нет. И потом, кому до этого дело?
Ничем случайным ни в Судье, ни в остальных и не пахло. Процесс был случаен, но результаты должны были отвечать внутренней боли, которую он не мог выказать напрямую.
