— Может, Кхепура одолжила его Хетефре перед тем, как та была…
Его внезапно перебили крики, поднявшиеся у деревенских ворот. Один истерический голос заглушил все прочие голоса.
— Это Ханро! — сказал Семеркет нубийцу.
Квар сунул кувшин в руки чиновнику и покинул мастерскую.
Меджай пробился через волнующуюся толпу на площадь, Семеркет следовал за ним. Ханро вопила и всхлипывала, а при виде чиновника упала на колени, колотя кулаками по земле.
— Они исчезли. Все исчезли! — выговорила она. Слезы текли по ее лицу, волосы превратились в дикие, спутанные заросли. Ханро, всхлипывая, вцепилась в дознавателя. — Драгоценности… все драгоценности исчезли, Семеркет.
Чиновник лишился дара речи. Если сокровища исчезли, вместе с ними исчезла и улика, которую они с Кваром собирались пустить в ход против строителей гробниц. Остался только жалкий треснувший кувшин, который он держал в руках, — а этого вряд ли хватит, чтобы кого-то убедить. Он повернулся к меджаю, который в гневе оглядывал площадь, как будто мог высмотреть вора в собравшейся толпе.
Из толчеи появился мальчик Рамп, за ним — муж Ханро, Неферхотеп. Увидев в центре толпы свою мать, подросток побежал к ней.
— Мама, пошли отсюда. Люди нa тебя смотрят. Не делай этого, — он попытался поднять ее на ноги, но Ханро беспомощно обмякла и его объятьях, продолжая всхлипывать и стонать. — Мама, пожалуйста, — снова сказал Рами, оглядываясь на любопытствующих строителей гробниц. — Мне за тебя стыдно.
Неферхотеп скользнул между людей.
— А ну, встань, шлюха, — велел он сквозь стиснутые зубы. — Больше ты не будешь позорить мою семью.
Его жена заморгала, испуганная резкими словами, но в этот злосчастный миг увидела, как через толпу протискивается Кхепура в сопровождении Панеба. Староста встала перед Ханро, улыбаясь с довольным видом. Она наклонилась к уху Неферхотепа, что-то ему прошептала, и все услышали, как она тонко и весело хихикает.
Ханро стряхнула с себя руки сына и завопила на старосту:
— Воровка! Отдай мои украшения! Я знаю, это ты их взяла!
— Я не крала твои побрякушки, шлюха! — запротестовала толстуха, широко раскрыв глаза. — Клянусь Амоном, пусть я лягу в могилу, если лгу!
— Я знаю, это ты их взяла!
Толпа нашла выход из тупика.
— Пусть решит наш добрый бог! — закричали люди. — Приведите оракула!
Строители гробниц разразились одобрительными криками — все, кроме старейшин. Неферхотеп что-то свирепо шептал Ханро, веля отказаться от своих обвинений. Рами умолял мать, чтобы та взяла назад свои слова — пожалуйста, пожалуйста! Панеб тоже настойчиво уговаривал Ханро успокоиться.
— О чем они? — прошептал Семеркет, повернувшись к Квару.
— О статуе Аменхотепа — фараона, который триста лет назад основал эту деревню. В подобных спорах они назначают его судьей.
— Статую?
Нубиец только кивнул, пристально глядя на жителей деревни. Те закричали, что Квар должен выбрать людей, которые согласно древним обычаям понесут бога. Меджай быстро указал на нескольких мужчин в толпе, в общей сложности отобрав шесть человек.
Рами стоял в стороне с красным лицом.
Мужчины, которых выбрал Квар, поспешили к святилищу и спустя несколько минут вернулись, неся на плечах носилки бога. На носилки была водружена статуя из известняка, изображавшая первого Аменхотепа. В полосатом царском платке немес, второпях накрашенный и умащенный, высеченный из камня фараон сурово смотрел па деревню.
Мужчины принесли статую туда, где стояла Ханро. На мгновение она потупила голову, но когда Квар быстро толкнул ее вперед, обрела голос.
— Действуй, мой господин, — умоляюще обратилась она к статуе, — чтобы вернуть то, что у меня пропало.
Мгновение ничего не происходило. Потом шестеро носильщиков начали покачиваться и хлопать глазами. Те, что держали носилки справа, неожиданно начали в унисон приседать, как будто собирались сбросить статую на землю. Толпа задохнулась, стараясь не попасться на глаза богу. Кресло выпрямилось само, но тут же наклонилось вперед, когда двое передних носильщиков упали на колени. Среди строителей гробниц снова поднялись крики. Но передние носильщики снова вскочили, повернув кресло, чтобы очертя голову побежать в обратном направлении. Жители с воплями падали перед ними.
— Что происходит? Скажи мне! — потребовал Семеркет.
Квар наклонился и прошептал ему на ухо:
— Бог наваливается на плечи носильщиков, чтобы показать, в каком направлении они должны его нести.
Носильщики, казалось, были сбиты с толку. Он поворачивались все кругом и кругом, чтобы оракул Аменхотепа мог бросить взгляд на всех своих селян. Потом они остановились, как вкопанные. Долгое время не двигались, после чего повернулись в сторону Кхепуры и ринулись туда, где стояла староста женщин.
Квар толкнул Семеркета в бок.
— Сейчас, — прошептал он.
Статуя наклонилась вперед, так что ее обсидиановые глаза могли посмотреть на женщину сверху вниз. Кхепура закрыла руками голову и открыла рот, чтобы завопить. Но в тот же миг статуя слегка повернулась, чтобы уставиться на человека рядом с ней. Носильщики опустились на колени — и больше не двигались.
Добрый бог нашел вора.
Ханро прижала ко рту кулак, чтобы заглушить крик — и остальные жители отшатнулись от обвиненного в воровстве, оставив его стоять в центре круга. Семеркет схватил Квара за руку.
Это был Рами.
Юноша упал на землю. Ханро побежала к нему и взяла его лицо в свои ладони.
— Ты и вправду это сделал?
Мальчик нехотя кивнул.
— Я снимаю свои обвинения! — тотчас крикнула Ханро.
Квар, шагнув вперед, сказал, что бог вынес свое суждение и что обвинения остаются в силе.
— Но, — продолжал ои, — если Рами предъявит украденные драгоценности, мы воздержимся от наказания. А если он этого не сделает, сюда принесут палку, и отец будет бить его, как предписывает закон.
Мать погладила сына по голове, откинув волосы с его глаз.
— Рами, пожалуйста. Ты должен это сделать.
Подросток слабо улыбнулся матери и покачал головой.
— Прости, мама, но драгоценностей больше нет, — прошептал он. — Я даже не знаю, куда они исчезли.
Рами уронил голову, отказываясь встречаться с ней взглядом.
— Пусть принесут палку! — прокричал Квар.
С акации в храмовом саду срезали ветку — толстую и гибкую. Когда с нее срезали шипы и убрали листья, нубиец счел ее подходящей и вручил Неферхотепу.
— Возьми. Секи его до тех пор, пока не признается, где драгоценности его матери.
Неферхотеп переглянулся с Кхепурой. Семеркет пристально за ними наблюдал. Потом над толпой разнесся четкий голос писца:
— Я не могу.
— Таков закон! — прогремел Квар.
— Я не могу его высечь. Рами — не мой сын.
Все строители гробниц задохнулись. На лицах их отразилась вся гамма чувств — от потрясения до
