Великий князь разделил Москву на две части. Себе он взял незначительную часть, а город и кремль он оставил земским, но всякий раз, когда великий князь брал в опричнину какой-либо город или уезд, он отписывал себе в опричнину одну или две улицы из пригородных московских слобод. Так убывали в числе земские — бояре и простой люд. А великий князь — сильный своими опричниками — усиливался еще более. Иногда великий князь «перебирал» уезды, после чего опричники отбирали от земских их вотчины и всё, что в этих вотчинах находили, не оставляя ничего, если им что полюбится.
Князь или боярин, не включенный в опричный список, заносился в особый список, который пересылался князю Ивану Дмитриевичу Бельскому и прочим земским боярам, с тем чтобы взамен его вотчины ему было дано поместье где-нибудь в другом уезде. Это случалось редко.
Через Москву протекает река Неглинная в один фут шириной и глубиной. Ручей этот и был границей опричнины и земщины. На нем великий князь приказал отстроить такой большой двор, какого в Русской земле еще и не видывали, он так дорого обошелся стране, что земские желали, чтобы он сгорел. Великий князь узнал об этом и сказал своим опричникам, что он задаст земским такой пожар, что они не скоро его потушат. И своим опричникам он дал волю всячески обижать земских.
Если опричникам там, где их имения и села граничили с земскими, полюбится какое-нибудь поле или лес, луга или пруд, то они выкапывали рядом два рва: один — в 2 сажени длины и ширины, и это были владения опричнины; другой — в 1 сажень длины и ширины, и это отходило к земским.
Все крестьяне страны имеют в Юрьев день осенний свободный выход. Они принадлежат тому, кому захотят. Кто не хотел добром переходить от земских под опричных, тех эти последние вывозили насильством и не по сроку. Вместе с тем увозились или сжигались и крестьянские дворы.
Много богатых торговых людей, бояр и богатых гостей из земских, те, что не служили на войне, закладывались — вместе с вотчинами, женами и детьми и всем, что у них было, — за тех опричников, которых они знали; продавали им свои вотчины, думая, что этим они будут ограждены от других опричников. Но опричники, пограбив их, говорили им: «Мы не можем держать вас дольше; вы же знаете, что мы не можем общаться с земскими, что это противно нашей присяге. Уходите, откуда пришли!» И земские должны были еще Бога благодарить, что ушли непобитые!
Опричники обшарили всю страну, все города и деревни в земщине, на что великий князь не давал им своего согласия. Они сами составляли себе наказы; говорили, будто бы великий князь указал убить того или другого и из знати или купца, если только они думали, что у него есть деньги, — убить вместе с женой и детьми, а деньги и добро забрать в казну великого князя.
Начались многочисленные душегубства и убийства в земщине. И описать того невозможно! Ночью приходили туда, где можно было предполагать деньги, хватали людей и мучили их долго и жестоко, пока не получали всей их наличности и всего, что приходилось им по вкусу. Из-за денег земских оговаривали все: и их слуги, и работники, и служанки, и простолюдины. Я умалчиваю о том, что позволяли себе слуги, служанки и малые опричных князей и дворян! В силу указа все считалось правильным.
Началась смута. Многие рыскали шайками по стране якобы из опричнины, убивали по большим дорогам всякого, кто им попадался навстречу, грабили многие города и посады, били насмерть людей и жгли дома. Захватили они много государевых денег, которые везли к Москве из других городов, чтобы сдать в казну. За этими делами присмотра тогда не было.
Тоже и поляки делали такие маскерады, охотились по границам — например, комендант в одном из городов Лифляндии, Александр Полубенский, отправился вместе с 800 поляками, переодевшись опричниками. При нем было трое русских служилых людей, сбежавших от великого князя: Марк Сарыхозин и его брат Анисим; имя третьего было Тимофей Тетерин; (в Русской земле у великого князя он был стрелецким головой; боясь опалы великого князя, он постригся в монахи и в камилавке явился к королю Сигизмунду). Итак, комендант подошел к Изборску, а Сарыхозин закричал воротнику: «Открывай! Я иду из опричнины». Ворота были тотчас же открыты. Так врасплох захватили поляки Изборск, однако удерживали его не долго и сдали его русским опричникам, которые дограбили город дотла.
Многие опричники (и не опричники) отправились на остзейское поморье с подложными наказами, принялись переписывать по посадам всех богатых купцов и девушек — дочерей как богатых купцов, так и крестьян, будто бы великий князь требовал их на Москву. Если какой крестьянин или купец давал денег, дочь его выключалась из списка, будто бы она некрасива. А та, что и в самом деле была дурнушкой, должна была идти за красивую. Так заполучали они деньги.
Видя все это, великий князь по всем пограничным замкам и городам разослал указ — не впускать никого, если кто придет как бы из опричнины. А сам принялся расправляться с начальными людьми из опричнины.
Князь Афанасий Вяземский умер в посаде Городецком в железных оковах. Алексей Басманов и его сын Федор, с которым великий князь предавался разврату, были убиты. Малюта Скуратов был убит в Лифляндии под Вейссенштейном: этот был первым в курятнике! По указу великого князя его поминают в церквах и до днесь. Князь Михаил, сын Темрюка из Черкасской земли, шурин великого князя, стрельцами был насмерть зарублен топорами и алебардами. Князь Василий Темкин был утоплен. Иван Зобатый сожжен в бочке с маслом. Петр Швед — повешен на собственных воротах перед спальней. Князь Андрей Овцын — повешен в опричнине на Арбатской улице, вместе с ним была повешена живая овца. Маршал Булат хотел сосватать свою сестру за великого князя — и был убит, а сестра его изнасилована 500 стрельцами. Стрелецкий голова Курака Уновский, по отсечении рук и ног, был живьем спущен под лед. Григорий Грязной был сварен в котле, а его сын Микита сожжен. Его брат Василий был взят в плен татарами. Писец и дьяк Постник Суворов был убит прямо в Поместном приказе. Дьяк Осип Ильин был позорно казнен во Дворовом приказе.
Всех, кого должны были казнить, били сначала публично на торгу батогами до тех пор, пока те, у кого было добро или деньги, не передавали их в казну великого князя. А у кого не было ни денег, ни добра, тех сразу убивали где ни попадя — и у церквей, и на улицах, и в домах — во время сна или бодрствования, а потом выбрасывали на улицу. При этом писалась цидула, в ней указывалась причина казни. Записка эта пришпиливалась к одежде мертвеца, и труп должен был лежать в острастку народа — все равно, был ли казненный прав или виноват.
На великого князя были обижены также торговые люди — как русские, так и из других государств, постоянно торгующие в его стране.
В своей стране великий князь не терпел рядом со своими торговыми людьми никаких других, кроме тех, кто торговал у Нарвы с немцами, французами, англичанами и со всеми заморскими и кого он указывал оболгать — одного больше, другого меньше, по своей воле.
Что касается до торговых людей чужих стран, то турчанин купец Чилибей был отослан из Москвы; за товары, которые взял от него великий князь, ему ничего не было уплачено; он должен был удалиться в опале без снисхождения, хотя люди его страны пользуются правом покупки всех пленных, которых русские привозили из Литвы или Польши, а также и из Швеции, равно как из Лифляндии и других окрестных стран; турки вольны разводить их по своим и чужим странам.
Некоторые торговые люди из Сибири были убиты, а их соболи удержаны в казне великого князя.
Из Персии шли англичане, которые приезжают к Холмогорам. Как только подошли они к Волге, явился русский станичный голова со своими стрелками, якобы в качестве провожатых и охраны от черкасских татар и нагаев, от луговой и нагорной черемисы. Это предложение пришлось англичанам по душе. И голова со стрельцами вступили на английский корабль, нагруженный пряностями и дорогими шелковыми тканями, ранили нескольких англичан и повернули корабли к себе.
От английской компании великий князь отобрал в свою казну много денег и добра. Королева послала спросить у великого князя — почему он так поступил. А великий князь отвечал послу так: «Опальные деньги не отдадут», — и этого ответа никто так и не понял.
Герцог Август курфюрст послал великому князю с бюргером из Лейпцига, Каспаром Куником, набор хирургических инструментов; все было искусно сделано и позолочено. И Каспар Куник не получил от великого князя ничего. Денежный мастер из Ревеля Пауль Гульден прибыл в Москву с драгоценностями, и от него они были отобраны.
Когда в Москве заключалось перемирие с Литвою и послы пришли к великому князю, он
