продаже. Бармен склонил голову с аккуратным пробором:
— Конечно, мистер.
— Давай купим, — сказал Сатана.
— Который вам, мистер? — усмехнулся Нугзар. — Все!
— Зачем нам все? Нам надо самый лучший! Эй, друг, какой самый хороший? — обратился Нугзар к бармену, но тот, уже занявшись пивом, кивнул на угол зала:
— Там.
Там — будочка, а в ней окошечко. Будочка разрисована зелеными растениями. Вьется зеленый змий с хвостом из марихуаны. Русалка выглядывает из зарослей анаши. Красный орел парит над полем мака. Сатана уже стоял возле будочки.
— Здесь главный барыга сидит! — радостно сообщил он Нугзару.
В будочке юноша в круглых очках, с косицей, меланхолически сворачивал себе здоровенную «козью ножку». Перед ним красовалась стоечка, а на ней — электронные весы.
— Смотри, товар! — напрягся Сатана.
На полочках лежали большие полиэтиленовые пакеты. В них зеленели головки конопли, был сложен большими кусками коричневый, желтый и черный гашиш.
— Неужели так открыто? — удивился Нугзар и процедил в окошко: — Можем купить гашиш?
Барыга указал на свое хозяйство.
— Давай у него спросим, какой он сам курит! Барыга всегда самый лучший курит... — заволновался Сатана, лапой залезая в окошечко, но Нугзар убрал его руку и вежливо перевел: какой из гашиша самый лучший?
Барыга рассмеялся, обвел будочку руками, поочередно указывая на каждый пакет и что-то говоря.
— Чего он мелет? — ревниво переспросил Сатана.
— Он сказал, что сам курит разное, — понял Нугзар.
— Ну, а какой все-таки самый лучший? — с нетерпением повторил Сатана.
Нугзар перевел. Барыга что-то сказал, указав себе на лоб, на сердце, на уши.
— Он говорит, что курит по настроению. То один, то другой, то третий, потому что все разные и все хорошие...
— Ну да, ему ж делать не хера — сиди и шаби себе день и ночь! — с завистью понял Сатана.
— Давай возьмем самый дорогой, «Супер афган»! — решил Нугзар. — В принципе, самый дорогой должен был самым лучшим. Мы же в капитализме, не так ли?
— Давай сперва понюхаем! Нос! Лац-луц! Понюхать, френд! — И Сатана властным жестом указал на свой рубильник, а потом — на один из пакетов.
— О'кей! — Барыга стал терпеливо открывать пакеты и давать нюхать, но гашиш из пакетов не вытаскивал и зорко следил за руками, что было отмечено Сатаной, который, внюхиваясь в очередной пакет, сказал:
— Тут не сломаешь — сечет!
— Да, это тебе не Рублевка с Чарликом! — засмеялся Нугзар, вспоминая зачуханных авлабарских барыг, которых через день кидают.
Сатана попытался войти с барыгой в долгий контакт с помощью «лац-луц» и «орера», однако барыга вежливо, но настойчиво закрыл пакеты и попрятал их по полочкам.
— Вон там самый резкий запах был. Тот надо брать! — указал Сатана, видя, что бал окончен.
— Пять граммов! Да, вот этого, пожалуйста! — протянул Нугзар деньги.
Барыга отломил кусочек от выбранного пласта, бросил на весы. На табло появилось: «4, 8». Он добавил крошку и, дождавшись «5, 2», взял все с весов, сунул в маленький пакетик, заклеил его, прилепил фирменный кружочек и с улыбкой протянул Сатане:
— Смок, френд!
Приятели молча следили за ним. Особенно их умилила крошка, которую Сатана ласково назвал «пешкеш».
— Вежливый барыга, с добавкой дал, пешкеш не забыл! У нас бы его сто раз в день кидали!
— У нас и невежливых каждый день кидают. Я всегда был против. Зачем? Это то же самое, что каждый день прогонять любовницу, а потом бегать и искать новую. Кстати, и тут особо не раскидаешься. Надзор сечет! — отозвался Нугзар, заметивший, что, когда они подошли к будочке, на нее стал чаще поглядывать бармен, пару раз наведался мускулистый бой-прислужник, посматривали, словно невзначай, долговязые парни, лениво гонявшие шары на бильярде. — Они защищены, не сомневайся...
— Кинуть можно.
— Это другой вопрос. Но зачем?
— Просто ради кайфа.
Они расплатились, но курить в кафе не стали, вышли. Как всяких настоящих морфинистов, гашиш их особо не интересовал: приятели привыкли к ударным дозам иного, куда более сильного средства, а гашиш — это так, поиграться. «Курить дурь — как дрочить, а колоться — как ебаться!» — любил повторять Сатана лагерную премудрость. На улице они попали в людской водоворот. Было около десяти часов вечера. Улицы сияли и шумели.
— Все люди идут куда-то, — сказал Сатана.
— И мы пойдем.
Они перешли через мостик у желтого «Фебо», где блестели автоматы с закусками, и выбрались на большой канал. В глаза ударил красный свет.
— Ва-а-а-й!.. — протянул Сатана. — Мамочка!
Вдоль канала тянулись красные фонари. По набережным — готические здания с яркими всплесками витрин с проститутками. Мимо витрин валила толпа, особо завихряясь возле некоторых.
— А ты хотел к той носатой залезть! — вспомнил Нугзар. — Смотри, где мы!
— В раю, — признался Сатана.
Они двинулись за толпой, рассматривая живые картины в витринах. Оттого, что можно было войти в любую дверь, они не спешили, ожидая, что самые красивые женщины еще впереди. Но вот друзья добрались до конца набережной, где начинался глухой и темный угол. Тут тоже оказались витрины, но подвальные, в них сидели только темнокожие женщины. Многие из них были толсты, неповоротливы и поразительно похожи на грустных обезьян.
— Как в карцере... Тут, наверное, подешевле, — пробормотал Сатана, уже успевший узнать цены на главной улице. Он жестом спросил у одной негритянки: — Синг-синг? Хип-хоп? Орера?
Толстуха подняла розовую пятерню. Он отмахнулся. Она опустила два пальца. Он покачал головой. Тогда она опустила еще один палец.
— За двадцатку согласна, — сказал Сатана. — Она и за десятку будет рада отсосать, но уж очень противная. Эти чернорожие мне не нравятся. Посмотри, лапы какие мерзкие!.. Розовые, словно с них шкуру содрали...
Негритянка проводила их долгим грустным взглядом гориллы, не получившей банана.
— Ты ей нравишься вроде, — усмехнулся Нугзар. — Тебе она и бесплатно даст.
— Да ну, как в зоопарке, — ответил Сатана, отплевываясь. — Мне кажется, они черные от грязи, а я очень воду люблю...
— Ты не прав. Вон к той я бы зашел, — указал Нугзар на изящную мулатку в наушниках — она сидела на диванчике, раздвинув ноги, и призывно водила пилочкой для ногтей по грудям и бедрам.
— Это еще ничего, можно, — согласился Сатана, принимаясь за спасительный клок.
На улице с китайскими девочками Нугзар стал оглядываться с интересом — чем-то эти куколки его волновали, тянуло их мять, трогать и гладить, как игрушки. Упорно вспоминался китаец из зоны, который говорил, что тот, кто хоть раз в жизни переспал с «китайской породой», на других — больших — женщин и смотреть не захочет. Это словно после ласкового податливого легкого пони взгромоздиться на неуклюжую, громоздкую дылду-корову.
Около ратуши шла веселая жизнь — горели бары, играла музыка, все ходили по мостовым, нехотя пропускали редкие, виновато урчащие машины. Сквозь толпу серыми шуршащими тенями прошныривали
