Постепенно дырка в инее стала разрастаться. Никто при этом не сказал ни слова.
– А какая связь между этими и Понти? О чем говорил Нэслюнд? Было ли что-нибудь или же это ваши обычные догадки? – спросил Юнгдаль. Он не питал никакого доверия к полицейским способностям шведской службы безопасности.
– Я лично непосредственной связи не заметил, просматривая бумаги. Но сегодня вечером Аппельтофт поработает с ними, и если есть что-нибудь – разрешаю чертыхнуться, – то он найдет. Я отвезу тебя домой или ты меня?
Юнгдаль жил рядом с площадью Вэстербрунплац, и туда они доехали молча. Оба полицейских доверяли друг другу, но Юнгдаль – человек из 'открытой службы', на что сам иронически указывал несколько раз, – чувствовал, что в СЭПО его держали подальше от важной информации, и поэтому думал, что самому ему не получить ответа на 'важные' вопросы и что именно это делает его 'плохим полицейским'. Но согласиться с этой мыслью ему было трудно.
Фристедт прекрасно понимал, о чем думал Юнгдаль, и поэтому у него тоже было плохое настроение.
Они расстались у дома Юнгдаля. Фристедт сел за руль и отправился к себе на Бромму. Жена еще не спала. Но в термосе был чай, а в холодильнике бутерброды, завернутые в фольгу.
Жена удивленно взглянула на кипу газет под мышкой у мужа.
– Все так плохо? Неужели тебе придется сейчас читать о себе в прессе?
– Тут не обо мне. Я просто хотел посмотреть, что Нэслюнд приказал своим парням написать. Все это какая-то чушь, но надо же знать, что пишут.
Наливая себе чаю, он рассказывал жене о грустных событиях дня. С различными бумагами ему пришлось мотаться от Нэслюнда к прокурору Тринадцатого отдела суда, чтобы урегулировать бюрократические процедуры на право прослушивания телефона. Прокурор не имел никаких возражений против четверых пропалестинских активистов, но пятый телефон принадлежал одному из самых известных в стране журналистов (Фристедт не назвал его имени жене, да она и не спрашивала), и тогда он зажал уши. Прокурор хорошо представлял себе, что следующим шагом Нэслюнда станет требование задержать его, а за это отвечать будет уже прокуратура. Его волновало, очевидно, именно это, а не подслушивание. Вот на такие глупости и ушли вся вторая половина дня и начало вечера.
Фристедт вздохнул и начал рыться в газетах. Он прекрасно знал, каким журналистам 'фирма' доверяла, и, перескакивая через все остальное, искал их имена.
Вопрос заключался не в том, чтобы просветить самого себя, о чем его так и не проинформировали, ему просто хотелось узнать, какую картину нарисовал Нэслюнд и как он ее 'разукрасил'. У журналистов, работающих на 'фирму', оказалась одна и та же версия и в 'Экспрессен', и в 'Свенска дагбладет'. Шведское посольство получило по телефону угрозу от какой-то еще неизвестной палестинской террористической группы в Бейруте. Если Швеция не прекратит выдворение палестинских беженцев, то Швецию 'потрясут акты возмездия'. Указывалось также, что Аксель Фолькессон был в СЭПО именно тем человеком, который решал, каких арабов следует выдворять из страны, а каких нет.
Фристедт задумался. Жена сидела напротив него и вязала. Она знала, что еще пригодится ему.
– Поправь меня, если я ошибаюсь, – сказал он, – но не кажется ли странным, что палестинские организации в Бейруте хотели бы, чтобы палестинцы, бежавшие в Швецию, оставались здесь? Или, наоборот, они хотели бы получить обратно своих людей?
– Конечно, если только они не посылают их сюда, чтобы создать свое эмигрантское движение, – ответила жена, не отрываясь от вязания.
Фристедт продолжал читать.
– Не могла бы ты достать энциклопедию и открыть на арабском алфавите? – повеселел он.
Жена поднялась, не сказав ни слова, принесла энциклопедию и полистала ее.
– Вот, – сказала она. – Ну?
– Как называется буква 'д' по арабски?
– 'Даал', с долгим 'а'.
– Но это, конечно же, может быть всего-навсего перевод, – продолжал веселиться Фристедт, разглядывая аквариум с пираниями, всегда так восхищавшими их сына.
В 'Экспрессен' человек из 'фирмы' написал, что СЭПО располагает достоверными сведениями о том, что на ближайшее время намечена арабская террористическая операция под названием 'план Даал'. А 'даал', объясняется далее, ничего особенно не говорит, поскольку это всего лишь арабское обозначение буквы 'д'.
Хотя этот Хамильтон сказал ведь, что там было 'далет' и что это на иврите тоже буква 'д'.
– Значит ли это, что ты хочешь посмотреть букву 'д' на иврите? 'Д' на иврите называется 'далет'.
Фристедт почувствовал себя в ловушке, и настроение испортилось. Он ведь раскопал меньше всех в группе.
Аппельтофт сидел за кухонным столом и со смешанным чувством читал документы, помеченные зеленым штампом 'Секретно'. Это означало, что 'пешки', к которым он причислял и себя, обычно не имеют права знакомиться с содержанием таких бумаг. Нэслюнд поставил свою подпись под милостивейшим разрешением группе следователей отдела по делу Фолькессона ознакомиться с ними и проследить связь между шефом международного отдела 'Дагенс эхо' и четырьмя находившимися под особым наблюдением молодыми пропалестинскими активистами в Хэгерстене. Нэслюнд рассортировал материал в 'педагогическом' порядке, и Аппельтофт как раз успел просмотреть первую папку. Он, честно говоря, даже не знал, чему и верить. Все казалось фантастичным. Но он чувствовал какую-то взаимосвязь.
Десять лет назад несколько 'фальшивых' журналистов с левоэкстремистским прошлым проводили операцию в самых влиятельных средствах массовой информации в стране. Они систематически внедрялись на ключевые позиции, и самым пугающим, согласно отчету, было то, что они выступали как настоящие журналисты.
