интригами, и выколачиванием денег, и прочими махинациями.
– Ерунда! – почти шепотом, совсем как Эбби, сказал Винс.
– Только вместо того чтобы говорить об этом, – продолжала Трой, – лучше бы я попыталась что- нибудь сделать. – Она помолчала. – Боюсь, что в конце концов я превращусь в этакую тошнотворную клубную даму, которая дни и ночи разглагольствует в АПР[38].
– Обязательно превратишься, если я не вмешаюсь, – сказал Винс.
– Пожалуйста, не вмешивайся!
Винс рассмеялся:
– Слушай, мы проезжаем Ларчмонт, и я вдруг вспомнил... По-моему, у тебя в Ларчмонте есть кузина или что-то в этом роде.
– Как же, кузина, Уйда Реннинг, – ответила Трой. – Кстати, о тошнотворных клубных дамах: беда Уйды в том, что у нее нет ничего в жизни, кроме сластей и клуба. А это, на мой взгляд, плохая замена тому самому, которое...
«Трой в своем самом противном репертуаре», – подумал Рафф.
– Как ты считаешь, она ничего не будет иметь против, если я нанесу ей визит на будущей неделе? – как бы между прочим спросил Винс.
– Что ты, она придет в восторг, просто голову потеряет, когда увидит тебя, мой дорогой. Навести ее, Винсент. Обязательно навести.
– Есть такое дело.
– Я пошутила. Ты же умрешь со скуки.
– В Ларчмонте собираются строить очень большую школу, – заметил Винс.
– Ах, вот оно что! Да, Уйда, конечно, знает всех попечителей, если ты это имеешь в виду. – Трой сунула окурок в пепельницу. – Ну и память! По-моему, я упоминала при тебе имя Уйды один только раз, и было это больше года назад.
– Я загляну к ней, – повторил Винс.
– Вот об этом я и говорила, Винсент. О всяких подлизываниях и вынюхиваниях, только бы получить заказ на школу.
– Ничего не попишешь, дорогая. Сама понимаешь – если я не буду изворачиваться, как я смогу обеспечить тебе такую жизнь, к какой ты привыкла?
– Это такой дерьмовый способ заниматься архитектурой, – пожаловалась Трой. Они, видимо, не раз уже спорили на эту тему, и Трой обратилась за поддержкой к Раффу. – Правда, дерьмовый способ, Рафф?
– Вы спрашиваете у человека, который работает, сидя на самой большой куче дерьма в Нью-Йорке, – ответил Рафф.
– Но вам приходится... Я хочу сказать, у вас есть смягчающие обстоятельства.
– Смягчающие обстоятельства есть у всех, – сказал Рафф. Он вовсе не хотел, чтобы его ставили в пример Винсу. – И я не лучше других. Разумеется, мне нужны деньги – в этом все дело. И, разумеется, это дерьмовый способ их зарабатывать. А чего вы хотите? Архитектура, строительство – это просто бизнес. Все осатанели, гоняются за долларами. Побыстрей состряпать и побыстрей продать. О самом главном – о людях, о человеческих существах, которые будут жить и работать в этих домах, никто и не думает. – Изливая накопившуюся горечь, Рафф не замечал, что повторяется. – Чтобы получить работу и выколотить гонорар, архитектор должен пресмыкаться и лгать. На это уходит половина его времени. Он барахтается со своими синьками в лапах финансовой машины. Подрядчик из кожи вон лезет, чтобы выстроить подешевле и положить в карман побольше, а местные заправилы ставят палки в колеса и вымогают взятки. Что же в результате получается? Мерзкие здания, мерзкие строители, сплошная мерзость! Гадвилл! Вы не дадите мне сигарету, Трой? – Она протянула ему пачку «Парламентских». – Благодарю. Вот почему, когда видишь такого человека, как Вернон Остин, сразу хочется прицепить ему медаль. Вот почему, когда кто-нибудь вроде Эро Сааринена делает что-то настоящее, на него смотришь как на небывалое чудо. Ведь это же чудо – выбраться из дерьма!
– Вы ответили на мой вопрос, миленький, – сказала Трой со своим всегдашним негромким, мелодичным смешком.
– Да, но никто не заставляет Раффа оставаться У «Пирса и Пендера», – запротестовал Винс. – Лезть в бутылку очень просто, и оснований для этого предостаточно, но не следует все-таки забывать о заказчике. А ты, Рафф, забываешь. Из-за кого у нас получается дерьмо? Из-за заказчика. Кто проверяет счета? Ведь не архитектор, а заказчик.
– Нечего все валить на заказчика, – возразил Рафф. – Может, он отродясь ничего путного не видел. У него нет культуры. Твоя обязанность – вправить ему мозги. Это часть твоей работы. И не выдумывай, что все заказчики такие уж мерзавцы. Сегодня утром я встретил в поезде священника, и он...
– Священники не в счет, – сказал Винс.
– Почему не в счет? – удивился Рафф. – А впрочем… Может, ты и прав, Винс. Кто знает? Ладно, давай не портить поездку дурацкими спорами об Искусстве и Принципиальности. Прошу прощения.
Винс притормозил и вслед за другими медленно подъехал к посту, где взимали дорожную пошлину. Миновав пост, он остановился у бензоколонки, чтобы заправиться, а сам пошел в уборную. Трой заерзала на сиденье, поджала под себя ноги и повернулась к Раффу.
– Рафф, – спросила она, – вам удалось поговорить с Эбби?
– Нет. А в чем дело?
– Он ужасно выглядит. Хорошо, если это просто из-за переутомления, из-за того, что он слишком много работает над проектом банка. Но, боюсь, дело не в этом. Я почти уверена, что это из-за Нины.
Рафф вспомнил утро, вспомнил, сколько горечи было в голосе Эбби.
– Мы с ним почти не виделись после моего возвращения.
– Рафф Блум, вы отвратительный лгунишка!
– Я ведь и сам не большой поклонник Нины.
– У них такие странные, такие натянутые отношения. И он так смотрит на нее, когда она... – Винс открыл дверцу машины, и Трой замолчала.
– Кто так смотрит? – Винс включил зажигание.
– Эб.
– Давайте не делать из мухи слона. Эб работает над проектом для Тринити-банка. Всего-навсего. А тут еще на него свалился новый заказ. Я не стал бы слишком убиваться из-за бедняги Эба.
– Ох, Винс! – запротестовала Трой.
– Знаешь, Винс, чему я всегда завидовал? – сказал Рафф. – Твоему умению все упрощать.
– Но это же очаровательное качество! – вступилась за Винса Трой. – Мне прямо тошно становится, когда я вижу, как человек наделает гадостей, а его оправдывают на том основании, что у него, мол, было ужасное детство, или что он страдает комплексом неполноценности либо эротоманией.
– Вы правы, Трой, – согласился Рафф.
– Я ссажу тебя на углу Третьей и Сорок четвертой, ладно, Рафф? – сказал Винс.
Вернувшись к себе и еще раз оглядев унылое викторианское великолепие своей квартиры-гостиной, Рафф подумал – как много событий произошло с пятницы, когда он в последний раз ночевал здесь. Он разделся и принял душ, все время решая вопрос, дома ли уже Мэрион Мак-Брайд и стоит ли позвонить ей. Нет. Он лег в постель, и мысли его обратились к Эбби и Нине. Каково-то им сейчас в их безупречном и антисептичном тоунтонском доме? И еще он думал о том, любит ли Трой Винса вообще или только потому, что он – отец ее ребенка.
Рафф вытянулся во весь рост, сдвинул подушку в сторону, подложил руки под голову и стал ждать сна. Он слушал колыбельную песню Нью-Йорка: за окнами шипели воздушными тормозами грузовики, шуршали шинами таксомоторы, громко, как пулеметы, тарахтели пневматические перфораторы, – и все эти звуки, словно мячики, отскакивали от нагроможденных вокруг непроницаемых каменных стен.
«Покажите мне человека, идущего на работу, и я сразу скажу, любит он свое дело или терпеть его не может», – говаривал Моррис Блум. Эти слова вспомнились Раффу, когда он на следующее утро плелся по Медисон-сквер. «Если человек тащится словно на виселицу, значит, ему наплевать на работу, и он уже с
