Крепкие мужчины

Дверь открылась, и на крыльцо вышла жена Робина Поммероя, Опал. Дверь она толкнула ногой, потому что руки у нее были заняты ее гигантским сыном. Младенец, увидев миссис Поммерой, издал безумный вопль, словно радостный детеныш гориллы.

– Вот мой внучек, – проворковала миссис Поммерой.

– Привет, Рут, – смущенно проговорила Опал.

– Привет, Опал.

– Я не знала, что ты здесь.

– Привет, великан Эдди, – сказала Рут младенцу.

Опал поднесла ребенка поближе и, тяжело дыша, чуть наклонилась, чтобы Рут могла поцеловать громадную голову Эдди. Рут подвинулась в сторонку, чтобы дать Опал место на диване. Та села, задрала футболку и дала Эдди грудь. Он присосался к груди матери и начал издавать чавкающие звуки. Он так сосал грудь, словно она давала ему воздух для дыхания.

– Больно? – спросила Рут.

– Ага, – ответила Опал и зевнула, не прикрыв рот рукой. Во многих ее зубах стояли серебряные пломбы.

Все трое сидели на диване и молча смотрели на гиганта Эдди, яростно присосавшегося к груди Опал.

– Сосет, как старая трюмная помпа, – сказала Рут.

– Он еще и кусается, – добавила немногословная Опал.

Рут поморщилась.

– Ты его когда в последний раз кормила? – спросила миссис Поммерой.

– Не помню. Час назад. Или полчаса.

– Тебе бы стоило приучить его есть по часам, Опал.

Опал пожала плечами:

– Он всегда голодный.

– Конечно, он всегда голодный, милая. Потому что ты его все время кормишь. Вот у него и развивается аппетит. Знаешь, как говорят: «Все, что мамка дает, то младенец сожрет».

– Так говорят? – не поверила Рут.

– Да нет, это я только что придумала, – ответила миссис Поммерой.

– Как здорово вы срифмовали, прямо стишок получился, – сказала Рут, а миссис Поммерой улыбнулась и ущипнула ее.

Рут ужасно соскучилась по таким радостям. Здесь можно было подшучивать над людьми, не боясь, что они расплачутся. Она ущипнула миссис Поммерой в ответ.

– Я ему есть даю всякий раз, когда он хочет, – сказала Опал. – Я так думаю: раз ест – значит, голодный. Он вчера три сосиски слопал.

– Опал! – воскликнула миссис Поммерой. – Ему же всего десять месяцев!

– А что я могу поделать?

– Что ты можешь поделать? Он что, сам эти сосиски взял? – спросила Рут.

Миссис Поммерой и Опал рассмеялись, а Эдди оторвался от материнской груди с таким звуком, будто из бутылки выдернули тугую пробку. Он замотал головой, как пьяный, и тоже засмеялся.

– Я рассмешила малыша! – обрадовалась Рут.

– Ты нравишься Эдди, – сказала Опал. – Тебе нравится Руф? – просюсюкала она. – Тебе нравится твоя тетенька Руф, Эдди?

Она усадила младенца на колени Рут. Эдди криво усмехнулся и срыгнул ей на брюки желтоватую жидкость. Рут отдала ребенка матери.

– Ой, – сказала Опал, прижала Эдди к плечу, пошла в дом и тут же вышла с банным полотенцем. Она бросила полотенце Рут. – Пожалуй, Эдди пора поспать, – сказала она и исчезла в доме.

Рут вытерла теплую пенистую лужицу с колена.

– Облевал меня, – сказала она.

– Перекармливают они его, – покачала головой миссис Поммерой.

– А он с этим, я бы сказала, по-своему борется, – усмехнулась Рут.

– Она его на днях шоколадной пастой кормила, Рут. С ложки. Прямо из банки. Я сама видела!

– Эта Опал не очень умная.

– Зато буфера у нее здоровенные.

– Ну, это ей повезло.

– Это малышу Эдди повезло. И откуда у нее такие буфера? Ведь ей всего семнадцать! Когда мне было семнадцать, я знать не знала, что такое буфера.

– Да знали вы. Господи, миссис Поммерой, в семнадцать вы уже замужем были.

– Верно. А вот в двенадцать я не знала, что такое буфера. Я увидела груди у сестры и спросила, что это за такие большие штуки. А она мне сказала, что это младенческий жирок.

– Глория так сказала?

– Ну, не Глория. Китти.

– Она должна была сказать вам правду.

– Наверное, она сама не знала.

– Китти? Китти на свет родилась, все зная про это.

– Ты представляешь, что было бы, если бы она мне сказала все как есть? Представь, если бы она сказала: «Это сиськи, Ронда, и в один прекрасный день взрослые мужики к ним захотят присосаться».

– Взрослые мужики и молодые парни. А еще – чужие мужья. Уж мы-то знаем Китти.

– Почему ты меня спросила про Оуни Вишнелла, Рут?

Рут искоса взглянула на миссис Поммерой и отвела взгляд.

– Просто так, – ответила она.

Миссис Поммерой долго смотрела на Рут. Она склонила голову к плечу. Она ждала.

– Значит, вы говорите, что не только вы были добры к моей матери на этом острове?

– Нет, Рут. Я же тебе сказала. Нам всем она нравилась. Она была чудесная. Правда, она была немножко чувствительная и порой некоторых людей не совсем понимала.

– Ангуса Адамса, например.

– Ой, многих. Она, например, не могла смириться с пьянством. Я ей, бывало, говорю: «Мэри, эти мужики мерзнут и мокнут по десять часов в день всю свою жизнь. Надо же человеку согреться. Им приходится выпивать, и ничего уж тут не попишешь».

– Мой отец никогда слишком много не пил.

– Верно. Но он с ней много и не разговаривал. Ей было одиноко. Особенно зимой.

– Я так думаю, ей и в Конкорде одиноко.

– О, даже не сомневаюсь. Она хочет, чтобы ты к ней туда перебралась?

– Да. Она хочет, чтобы я поступила в колледж. Говорит, что этого хотят Эллисы, что мистер Эллис конечно же оплатит мою учебу. Мисс Вера считает, что если я тут еще немножко поживу, то непременно забеременею. Она хочет, чтобы я переехала в Конкорд и поступила в какой-то там маленький, уважаемый женский колледж, где у Эллисов знакомый ректор.

– Забеременеть здесь очень даже просто, Рут.

– А я думаю, что у Опал такой здоровенный ребенок, что его на всех нас хватит. К тому же, для того чтоб забеременеть в наше время, нужен секс. Так говорят.

– Если твоя мать так хочет, тебе стоит быть рядом с ней. Здесь тебя ничего не держит. Те люди, что живут здесь, – это не твои люди.

– Я вам вот что скажу: я ничего не стану делать со своей жизнью такого, чего хотят Эллисы. Такой у меня план.

– Такой у тебя план?

– Пока что такой.

Миссис Поммерой сбросила туфли и положила ноги на старую омаровую ловушку, служившую столиком. Она вздохнула.