Мой бумажник приобрел этакую приятную, солидную округлость: поток шестипенсовиков в сумме составил довольно изрядное количество фунтов.
2 февраля мы вышли из Ньюкасла. Старина «Тиликум» резво бежал, подгоняемый свежим зюйдом. Казалось, он радовался тому, что путешествие продолжается.
Когда мы огибали маяк Нобби, я вспомнил о мисс Симпсон.
Я рассказал об этой веселой истории Фрэнку. Однако он мучился морской болезнью и не смог оценить ее по достоинству.
Я уже успел привыкнуть к тому, что напарников моих поначалу жестоко «травит». Однако если, несмотря на это, они находят все же силы выполнять свои служебные обязанности, то, значит, дела обстоят не так уж плохо. И в расходе продовольствия явная экономия!
Фрэнк очень страдал, и я предложил ему глотнуть морской воды. Но протолкнуть воду изо рта в горло бедному парню так и не удалось. А во рту ее сколько ни держи — толку не будет.
От Нобби мы повернули к зюйду. Приходилось идти лавировкой, а в открытом море это всегда означает, что промокнешь ты и вымотаешься, как пес. К счастью, ветер скоро зашел, стал попутным и с превеликим усердием погнал нас прямо к нашей цели. Оставалось только лечь на новый курс — зюйд-вест и пройти Бассовым проливом между Австралией и Тасманией. Но, как это часто случается на море, ветер изменился, и мы должны были снова идти в лавировку.
Морская болезнь Фрэнка переросла тем временем прямо-таки в настоящее морское бешенство. Как объяснил мне впоследствии мой друг доктор Мартенс, у подобных натур давление крови падает настолько, что они становятся полностью неспособными к работе.
Мало-помалу меня начал охватывать страх. Неужели Фрэнку суждено стать вторым покойником на борту «Тиликума»? А ну как мисс Симпсон все-таки была права? По своей морской карте я определил, что примерно в 20 милях от нас находится небольшая лагуна. Для «Тиликума» это было не более четырех часов ходу. Делать нечего. Проклиная мисс Симпсон и свою печальную судьбину, постоянно подсовывающую мне каких-то горе-спутников, я лег на новый курс.
Часа через три показалась лагуна. Прибой возле нее был страшенный, а прохода никакого не наблюдалось. Я тотчас же развернулся и попытался выбраться из бухточки, в которую нас занесло в поисках лагуны.
Но мисс Симпсон не дремала. Явно по ее приказу ветер засвежел и с каждой минутой продолжал набирать силу.
Тщетно пытались мы выкарабкаться из злосчастной бухточки: дрейф и течение подтаскивали нас все ближе к полосе прибоя. Разгулявшийся ветрище раскачивал волны все сильнее и сильнее, и они с ревом перекатывались через песчаную банку.
Не иначе как мисс Симпсон сидела сейчас со своим Норми за чайным столиком в Сиднее и потирала от удовольствия руки.
Когда я убедился в невозможности выйти из бухты, то подумал, что выбрасываться на берег все же лучше днем, чем ночью. Мы с Фрэнком надели спасательные жилеты и надежно связались друг с другом прочным тросом. При этом я заметил, что от морской болезни у Фрэнка не осталось и следа. Ну и ну! Как видно, я открыл самое надежное средство от морской болезни! Неясным оставалось только, выдержат ли этакое средство судно и команда.
С кормы я вытравил на толстом тросе плавучий якорь. Вытяжной линь, привязанный к вершине его конуса, я выбрал настолько, чтобы мешок не забирал воду, а волочился за нами вершиной вперед. Из всех парусов на мачте остался один только фок, но и с ним нас полным ходом гнало прямехонько к полосе прибоя.
Мы и опомниться не успели, как оказались уже на самом пороге этого белопенного ада. А сзади на нас наваливался, нависал водяной глыбой высоченный тихоокеанский вал. Задень слегка этакая штука своей пенной вершиной нашу корму — и «Тиликум» как пить дать поплывет вверх килем, а мисс Симпсон с глубоким душевным удовлетворением прочтет в газете наши имена, окантованные траурной рамочкой.
Я резко потравил вытяжной линь. Якорь мигом забрал воду. Канат его напрягся как струна. Лишенный хода «Тиликум» плыл теперь себе потихоньку, влекомый течением, словно закупоренная пустая бутылка. Фок удерживал его носом к суше, а плавучий якорь — кормой вразрез волны. Мы больше не воевали с океаном. Он вздымал и опускал нас на волнах, как на качелях, пенные гребни с шуршанием прокатывались под килем нашего утлого суденышка.
Изо всех сил я потянул на себя вытяжной линь. Якорь снова развернулся вершиной вперед и перестал работать. «Тиликум» рванулся к берегу как скаковая лошадь. Позади нас вздымался уже новый вал, еще больший, чем прежде. Отдаю вытяжной линь, судно теряет ход, взбирается на вершину волны. Все! Вал прошел!
В третий раз я проделал этот маневр уже шутя-играя. У Фрэнка от волнения впервые за две недели раскраснелись щеки.
Несколько минут — и мы проскочили уже полосу прибоя. Ветер был такой, что и в самой лагуне вода ходила ходуном, да еще к тому же наступило время отлива, поэтому я, не долго размышляя, направил «Тиликум» к песчаной отмели, где он наконец и завяз. Море отступало столь быстро, что спустя непродолжительное время мы сидели уже на самой настоящей суше далеко от воды.
Фрэнк сразу же занялся примусом и в момент приготовил могучий ужин, едоков этак на пять или шесть. Мое средство от морской болезни сработало безотказно!
Но мисс Симпсон все еще не собиралась сдаваться. Едва успели мы вымыть посуду после ужина, как наступил час прилива. Сначала вода начала спокойненько подниматься. Затем по ней побежали мелкие волняшки, которые начали медленно разворачивать «Тиликум» поперек пляжа. Ничего особенно злого мы в этом пока не замечали. Но вот эти самые волняшки начали намывать возле нашего суденышка песчаную банку. Через какой-нибудь час дело обстояло уже следующим образом: бедный «Тиликум» лежал бортом к волне, успевшей за это время набрать довольно изрядную силу. Мы завязли в песчаном бархане, и бархан этот становился с подветренной стороны все выше и выше. Корпус судна колотился о песчаную банку так, что у меня в груди переворачивалось. Вот уже первые волны начали перекатываться через палубу. Мы съежились в кокните.
Вдруг в мутном свете вечерних сумерек мы заметили на берегу, в каких-нибудь 200 метрах от нас, людей на лошадях. Они махали нам.
— Фрэнк, пожалуй, самое лучшее будет, если вы отправитесь на берег, пока это еще возможно.
— Только вместе с вами, — сказал Фрэнк.
— Пока «Тиликум» держится, я остаюсь здесь.
Однако так долго «Тиликуму» явно было не продержаться. Поэтому я сделал еще одну отчаянную попытку щелкнуть мисс Симпсон по носу. Мы разом поставили фок и грот. Ветер тут же круто завалил судно на борт. И сразу же вслед за тем набежавшая волна вскинула нас к себе на загривок и… мы уже были по ту сторону банки, в спокойной воде, а минуту спустя — у фермеров на берегу.
Мы сообща дотянули по песку наш бравый «Тиликум» до верхней отметки прилива и для гарантии привязали его сразу к нескольким деревьям. Потом Пинкертоны — так звали наших друзей-фермеров — усадили нас на своих коней и проскакали вместе с нами добрую милю до своего дома.
Ужин был превосходный, а от виски собственной перегонки в наших замерзших животах запылали жаркие костры. Около полуночи мы распрощались с гостеприимным семейством и двинулись в направлении к морю. Теперь не сбиться бы только с тропинки. Мистер Пинкертон специально предупреждал нас об этом.
Примерно через час я спросил:
— Фрэнк, мы все еще на тропинке?
В ответ Фрэнк пробурчал что-то неразборчивое. Я поглядел на небо. Ни звездочки, одни только черные дождевые облака. И тут хлынул знаменитый австралийский ливень. Ни спрятаться нам от него было, ни укрыться. Целых пять часов простояли мы, прижавшись к толстому дереву.
Наконец уже под утро дождь пошел на убыль, совсем скис, булькнули в луже последние тяжелые капли, и стало светло. Рядом с нами тяжко вздыхало море. Не прошли мы и десяти метров, как лес кончился, впереди показался песчаный пляж, а прямо перед нами лежал «Тиликум», и на нем была сухая, теплая каюта.
