неформалка оказалась чувствительна и сентиментальна, как все девушки.
– Я не помню паденья, я помню только глухой удар о холодные камни…
– И как таких земля носит, – сказала Лена. – Ведь сволочь, мразь…
Андрей затянулся. Не нравилась Свисту песня, которую спели Рикошет и Гарик, не нравилось то, как они ее поют, глядя друг на друга влюбленными глазами, почти соприкасаясь грифами гитар, не понравился восторг публики.
– Надо бы с ним поговорить, – сказал Свист. – По душам. Объяснить, что к чему. Что он не в Питере у себя… В гараже, с демократизатором, чтобы прочувствовал. Да только ко мне Рикошет не придет. Сволочь-то он сволочь, но не дурак.
Андрей посмотрел на Лену. Прежде чем девушка решилась на ответ, Рикошет успел спеть почти весь следующий куплет:
«А это идея. Дурь-то он всю из Витька выбьет», подумала девушка. – «Если Гарик и Риту ему простил, то почему я должна это терпеть? Мало того, что я его любовника терпела, как Рикошет мне объяснил это… мол, ревновать к человеку противоположного пола – это моветон… Хватит! Ну что за наглость! Мало того, что пидорас, или, как это, бисексуал, так и не скрывает этого! И не то что не скрывает, а прямо-таки демонстрирует это всем! Врешь, придется жить как все… Устроили тут, понимаешь, благословенную Швецию…»
– Я позвоню ему, скажу, что надо встретиться, – сказала Лена. – Когда в Хириши вернемся…
Но когда Лена сорок минут назад повесила трубку, по коже у девушки побежали мурашки. В глазах сидевшего рядом Андрея горело безумие самой чистой пробы. Девушка вдруг поняла, что в разговоре в ход пойдут аргументы и потяжелее резиновой дубинки.
Табельный пистолет, например.
Лена вытерла слезы и вытащила мобильник.
В отличие от мрачных внутренних шахт землянских лифтов Веслогорска, этот лифт представлял собой серебристо-прозрачную трубу на фасаде здания Корпорации. Рома ехал на лифте первый раз, и надо было воспользоваться возможностью осмотреть город. Тем более, что спуск происходил медленно, лифт то и дело останавливался, пассажиры входили и выходили. Но Рома весьма рассеянно смотрел на открывшийся перед ним вид. Мастер Генрих вызвал его к себе, и Грин размышлял, зачем это вдруг понадобился наставнику. Самой очевидной и неприятной мыслью было то, что он где-то не справился с тестами. Не оправдал ожиданий. Подвел мастера…
Впрочем, пока лифт опускался, Рома успел переволноваться, успокоиться и соскучиться. Пятеро из пассажиров, вошедшие или одновременно с Грином, и на одном из последующих этажей, явно собирались добраться до самой поверхности планеты, поэтому заняли место в дальнем от входа углу, чтобы не мешать входившим и выходившим людям, которым надо было проехать этажа два-три. Рома встал рядом с ними – мастер Генрих жил на одном из первых этажей. Ромик уже достаточно разбирался в здешней форме, чтобы определить – двое из попутчиков были вольнонаемными служащими Корпорации. Черные мундиры двоих громко разговаривающих мужчин сообщали, что перед землянином пилоты космических истребителей, а черноглазый парень, судя по всему, ровесник Грина, или не имел никакого отношения к Корпорации, или эта форма одежды Роме раньше не встречалась. В руках парень держал небольшой сверток из яркого пластика. Стекло рядом с лицом Ромы запотело от дыхания парня. Грин начал рисовать пальцем на стекле простенькую пассивную цепь, вспомнил, как на спалил резистор на одном из последних занятий в лицее, и мысли его снова вернулись к Мастеру Генриху. Вдруг Грин почувствовал, как его несильно толкнули в плечо. Рома обернулся. Это оказался тот самый молодой парень в форме неизвестного образца.
Парень дружелюбно улыбнулся и сказал, указывая рукой на незаконченную схему:
– Пофевруб ватем!
– Эээ, – пробормотал Рома. – Бапад бу бент, з’ут удихит... [2]
Парнишка рассмеялся и пристально посмотрел в глаза Грину. Рома испытал короткий приступ тошноты. Перед глазами его снова мелькнул резистор, а затем пронесся рубильник странной формы, но Грин отчетливо понимал, что это рубильник, а не что-то еще, и увидел свою руку в оливковом рукаве, нажимающую на рычаг, и тут же он увидел, как вспыхивает лампочка… Рома потряс головой и отступил на шаг. Инопланетянин предлагал ему закончить рисунок. Замкнуть цепь.
Грин провел пальцем по стеклу, завершив схему, потом вопросительно посмотрел на парня и сказал:
– Так устроит?
Парень снова засмеялся и кивнул. Этот жест, был, похоже, одинаков у всех разумных рас. Лифт остановился в очередной раз, на индикаторной панели вспыхнули три черточки и какая-то загогулина. Символы обозначали ранг того, кто требовал остановки на этом этаже. Грину пора было выходить. Вместе с ним из лифт покинул и паренек, проявивший интерес к электрическим цепям. Они пошли в одну сторону по коридору. Пол здесь был устлан ковровой дорожкой, не очень толстой, но сравнительно новой. Рома шел медленно, осматривая таблички на дверях и боясь заблудиться, а паренек со свертком усвистал куда-то вперед. Он явно знал дорогу. Рома наконец нашел единственную табличку на русском – «Мастер Генрих» и коснулся панели в форме приблизительной ладони. Двери разъехались. Рома шагнул внутрь. Огромный меч, висевшей на стене прихожей, напомнил парню детский фильм «Айвенго», финальную драку отряда Робин Гуда с засевшими в крепости рыцарями, и песню Высоцкого: «Значит, нужные книги ты в детстве читал». Тут Грин заметил соседа по лифту.
– Дин гафетлиг Ника гицебакф[3], – говорил паренек, отдавая сверток мастеру Генриху.
– Ихи[4], – ответил наставник.
Рома остановился.
– Зе датексхив гибне ктулуз, рафре бо тофик[5], – продолжил парень.
– Ихи, – повторил мастер Генрих.
Парень обернулся, приветливо кивнул Грину и вышел. Двери закрылись.
– Проходи, Рома, – сказал наставник.
Они прошли в комнату.
– Это ваш сын? – спросил Грин.
– Это любовник моей жены, – сказал Мастер Генрих, убирая сверток в шкаф. – Да ты садись, вон диван.
Он махнул рукой в сторону предмета, походившего на диван так же, как на сады Семирамиды. Ошеломленный Грин сглотнул.
– Хороший меч у вас там в прихожей, – сказал он. – Но только не пойму я, как вы его носили, он ведь по земле волочиться должен…
Мастер Генрих так посмотрел на него, что Рома почувствовал себя полным идиотом и замолчал.
– Везде свои порядки, Рома, – сказал мастер Генрих. – Биологически более оправданно, если у детей одной женщины разные отцы, это увеличивает количество генетических комбинаций. Нам разрешили иметь двоих детей, потому что я чужак, свежая кровь всегда ценна. А теперь она ищет отца для своего третьего ребенка. А меньше трех детей нельзя, оштрафуют.
