уничтожена. Образец ДНК добыть не удалось. Не могу дать точного ответа. По общему правилу, после обращения генетические болезни усиливаются до безобразия, потом исчезают окончательно. Так что в данном случае обращение даже идет на пользу — человек избавляется от неизлечимого заболевания.
— Что значит — усиливаются? — спросила Брюн осторожно.
— Какие у этой порфирии проявления?
— Кожа человека очень чувствительна к солнечному свету, — сказала Брюн. — Стоит чуть-чуть побыть на солнце, как получаешь солнечный ожог. Кожа краснеет, а потом и облезает.
— Ну, значит, после проведения процедуры на солнце дней пять вообще нельзя будет выходить, — ответила Маленькая Разбойница. — Иначе человек просто задымится и сгорит.
Брюн вздрогнула.
— Понятно, — сказала она и очень нежно провела пальцем по взъерошенным волосам Маленькой Разбойницы. — Спасибо тебе.
— Да не за что, — сказала та.
Свиток и очки исчезли; перед Брюн снова была симпатичная деловая проказница.
— Честное слово, не стоит так напрягаться, — сказала Брюн. — Батарейку ведь посадишь, или что там у тебя?
— В смысле? — удивилась Маленькая Разбойница.
— Ну вот очки, свиток. Да и ты сама… То есть ты мне очень нравишься, — добавила Брюн поспешно. — Но ведь это очень большой расход ресурсов. Мне бы хватило и просто голоса, идущего из книги.
— Я знаю, — вздохнула Маленькая Разбойница. — Я рассчитана на людей гораздо младше тебя или Карла. На подростков. Познавательный процесс должен быть увлекательным и интерактивным. Я и сама могу обучаться. Я уже понимаю, что для вас с Карлом это лишнее. Но я не могу изменить эту часть программы. Как и ты не можешь изменить несущие черты своего характера. Так что тебе придется терпеть меня.
— Я поняла, — кивнула Брюн. — Ну почему же — терпеть? С тобой правда очень весело. Я чувствую себя так, словно попала в сказку.
— Чудесно, — сказала Маленькая Разбойница. — Очень рада за тебя. А теперь, если у тебя больше нет вопросов, я, с твоего позволения, пойду. Буду беречь батарейки, как ты выразилась.
— Ну прости меня, — смутилась Брюн. — Я не хотела тебя обидеть.
— Меня обидеть невозможно. Я могу идти?
— Да, — сказала Брюн. — Отдохни.
3
Житие св. Ирвинга Хутынского. Фрагмент 2. Явление
И дано ему было вести бой со святыми и победить их; и дана ему была власть над всяким… народом, языком, и племенем.
Впрочем, это было не то, что он подумал. Но намного, намного хуже. Голова Брюн запрокинулась, обнажив беззащитную шею. Карл жадно урчал и причмокивал, припав к ней. Остекленевшие глаза Брюн смотрели, казалось, прямо в душу Ирвинга, моля о помощи. Когда вампир, насытившись, отвалился, алая кровь брызнула на подушку сильной струей.
Карл неуловимым движением оказался на балконе; он не шел и не летел, это было нечто среднее. Сердце Ирвинга закоченело от смертельно-холодного ветра, поднятого быстрым перемещением такой большой массы. Край развевающегося черного плаща задел кисть Ирвинга, и он мгновенно перестал ощущать ее.
Карл легко вспрыгнул на перила и широко развел руки. Небольшая тучка, скрывавшая Луну до сих пор, отбежала в сторону. Округа озарилась мертвенно-бледным светом. Шмеллинг словно бы молился Луне — огромной, красной, только что выползшей на небо. Карл спрыгнул с перил, широкие полы плаща взметнулись, словно крылья. Ирвинг не стал следить за полетом гигантской летучей мыши. Он бросился к брату и потряс его. Лот с усилием открыл глаза, увидел окровавленную Брюн и, кажется, все понял. Однако он не в состоянии был преодолеть темные чары, которыми окутал его Карл.
— Бери Дашу и уходите, — неимоверным усилием выдавил из себя Лот.
Ирвинг промчался по пустому полутемному коридору, в котором тускло мигало ночное освещение. Девочка, к его удивлению, не спала. Он нашел Дашу полностью одетой. Она сидела в своем любимом кресле-качалке и читала какой-то комикс. Черно-белое взлохмаченное чудовище, закусывавшее яблоком, меланхолично глянуло на Ирвинга с обложки.
— Почему ты не спишь? — спросил Ирвинг, остановившись в дверях.
— Читаю, — ответила Даша. — Да и шумно очень.
— Как называется?
— Тетрадь Смерти. Дядя Карл дал.
Ирвинг покачал головой.
— Не одобряю я этой новомодной манеры учить девочек грамоте. Глаза только портишь. Хватит забивать голову всякой ерундой, — сказал он. — Накинь курточку, мы уходим.
Даша поднялась с кресла, но спросила:
— Куда?
— Так папа велел, — ответил Ирвинг.
Они вышли из дома Покатикамня, взявшись за руки, и двинулись через лес по старой грунтовой дороге — мимо призрачных развалин университета, мимо кладбища.
Интуитивно Ирвинг выбрал путь, ведущий в монастырь. Там их не смогла бы достать никакая, даже самая могущественная нечисть.
Лот построил себе дом в прибрежном лесу, рядом с давно заброшенным корпусом новгородского университета. Когда-то здесь учились ботаники. Сейчас узкая полоска деревьев, невесть как уцелевшая в строительном буме начала века, тянулась от Колмовского моста к Деревяницам. Ровная асфальтовая дорога, имевшая даже тротуар для пешеходов, ныряла в лес за автозаправкой. Но после первого же поворота город исчезал. Эта дорога звалась в народе «тропой маньяка» за ее опасную пустоту и уединенность по вечерам. А сейчас, когда по ней не шли на занятия веселыми компаниями студенты в тапочках — из общежития — и студентки в мини-юбочках с автобусной остановки, здесь было жутковато даже днем. В болоте слева от дороги деловито крякали дикие утки — осенние, жирные, ленивые. За утками серела сквозь березки и осины коробка здания неизвестного назначения, которое так никогда и не было достроено. Деревья подступали к самой дороге. Справа вместо березок и осин тянули свои мохнатые лапы экзотическая туя и лиственница — память о
