выкачивают из нее информацию с той же легкостью и умением, с каким опытный пасечник откачивает мед из сот, армейские психологи землян разработали так называемый блок памяти. Если предотвратить утечку информации невозможно, рассуждали они, надо сделать так, чтобы утекать было нечему. Блок памяти существовал трех видов. При первом, самом легком блоке стиралась кратковременная память, то есть память о последних сутках. При использовании блока второго вида уничтожалась память о последних трех годах жизни. Третий, самый глубинный блок разрушал саму личность — человек забывал все, и самого себя — тоже. Затем были проведены сеансы гипноза, во время которых всему личному составу были установлены эти блоки. Активировались они при помощи кодовых слов. Предполагалось, что, попав в плен, солдат просто произносит эти слова, теряет память и перестает представлять информационную ценность для противника. По этой причине слова были выбраны редкие — чтобы не активировать блок случайно, в беседе с товарищем или старшим офицером.
Лот, как представитель старшего командного состава, обладал всеми тремя видами блоков памяти. И самым легким из них, когда напрочь улетучивались из памяти предыдущие день-два, Тачстоун однажды даже воспользовался. Тогда Лот перестраховался. Но зато теперь он знал, что ничего опасного в этом нет.
Возможно, Лот перестраховался и на этот раз. Но так или иначе, Брюн не узнала о том, что Ирвинг вернется несколько раньше, чем предполагалось.
Хрупкая, как лед, тишина, взорвалась криками и стонами.
Но прощения Лот не просил.
Да и за что?
В первый момент Брюн показалось, что Даши нет в детской. Несмотря на сумерки, свет в комнате не горел. Брюн оглянулась и заметила светлую макушку, торчавшую над кроватью. Брюн подошла поближе.
Даша сидела на полу между кроватью и шкафом. Она прижимала к себе огромную уродливую мягкую собаку, которую Брюн давно не видела среди игрушек дочери. Ее подарил Даше на день рождения доктор Андрей Небеснов, когда она была совсем еще маленькой — на три или четыре года. Даша уже выросла из таких игрушек. Брюн как-то настирала их и сложила в большой ящик в кладовке.
— Даша, — окликнула ее Брюн.
Дочь промолчала, словно и не заметив мать. Брюн села рядом с ней на пол, обняла девочку.
— Он меня бил, — сказала Даша очень спокойным голосом.
— Я знаю, — сказала Брюн. — Когда я узнала, я сделала так, чтобы он прекратил. Ведь он же больше не бьет тебя?
— Не бьет, — механически повторила Даша.
Это было правдой. Теперь отец кормил ее по утрам и уезжал на работу. Вернувшись, Лот следил за тем, чтобы она пообедала. Затем Даша сидела в своей комнате, а отец — у себя в кабинете. В восемь вечера Лот приходил и требовал, чтобы Даша легла спать. Отец был словно кукла, и это было еще страшнее тех черных дней в самом начале.
Брюн с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать. Даша чуть пошевелилась и вдруг обхватила ее. Даша плакала, и Брюн чувствовала, как горячие слезы падают ей на грудь.
— Мама, прости меня! — всхлипывала Даша. — Я всегда буду вести себя хорошо! Я буду тебя слушаться! И всегда буду делать уроки и убирать в комнате, только пожалуйста, больше никогда не уходи!
— Прости и ты меня, — сказала Брюн, прижимая ее к себе. — Прости, пожалуйста. Я больше никогда уйду. Мы всегда будем вместе. Хочешь горячего шоколаду?
Девочка кивнула.
— Я сейчас принесу, — сказала Брюн и поднялась на ноги.
Даша издала сдавленный вскрик — тихо, жалобно, как птичка. Брюн застыла.
— Я пойду с тобой, мама, — сказала Даша.
— Хорошо, — кивнула Брюн.
Даша взяла ее за руку. Другой она крепко держала лохматого пса. Когда они спускались рядом по лестнице, голова собаки отставала от них на две ступеньки — так велика была игрушка. Запах, который волной окатил Брюн, когда она обняла Дашу и от которого отмахнулась, как от чего-то невозможного, сделался еще сильнее.
— Хочешь искупаться? — спросила Брюн.
Даша кивнула. Девочка остановилась на последней ступеньке, не решаясь вступить в холл.
— А где папа? — спросила она.
— Не бойся, он не придет. Я заперла его в сушилке.
Пока Брюн готовила шоколад, Даша сидела на стуле, по-прежнему прижимая к себе собаку, словно щит. Растрепанные светлые волосы дочери торчали между длинными пушистыми ушами игрушки. Брюн наполнила чашку и поставила ее на стол. Сама села напротив и стала смотреть, как дочь пьет.
— Дядя Карл тебя выгнал? — спросила Даша, сделав несколько глотков.
— Почему ты так думаешь?
— Папа часто говорил, что ты вернешься когда наблю… — Даша поморщилась, но так и не осилила сложное слово. Брюн стиснула левую руку правой так, что у нее побелели костяшки.
— И дядя Карл тебя выгонит, — закончила Даша.
Брюн несколько секунд собиралась с духом.
— Доченька, — сказала она. — Я больше не могу жить с папой, мне с ним плохо. Я теперь буду жить с дядей Карлом. И ты будешь жить с нами.
— В замке Быка? — с вялым интересом спросила Даша.
— Нет, — ответила Брюн. — Мы уедем в другой город. Наверное, в Санкт-Петербург. Завтра мне надо будет сделать кое-что. Вечером придет дядя Карл, а потом уже и уедем.
— Это хорошо, — сказала Даша. — Я больше никогда не хочу видеть это место.
Полчаса спустя, когда из пены в ванне торчали лишь руки и голова Даши, а Брюн сидела рядом на скамеечке, девочка вдруг спросила:
— Но почему ты так долго не приходила за мной? Ты хотела меня бросить? Ты больше не любишь меня?
Брюн откашлялась и взяла ее за руку.
— Я не знала, люблю ли я дядю Карла и хочу ли я жить с ним всегда. Не знала, согласится ли он, чтобы ты жила с нами. А потом мы поговорили, и он сказал, что согласен.
— Значит, если бы дядя Карл не захотел этого, ты бы за мной не вернулась, — сказала Даша.
— Вернулась бы, — сказала Брюн.
Наступило молчание.
— Я просто подумала, что ты меня больше не любишь, — сказала Брюн потом. — Что ты любишь папу. Вот я подумала, что тебе лучше будет с ним.
— Ты у меня очень глупая, мама, — сказала Даша сонно. От тепла и еды ее разморило. — Ну как же я могу тебя не любить? Я и папу любила, и тебя. Но папу я больше не люблю.
Брюн вытерла слёзы.
