ПРЕДЛОЖЕНИЕ
Флоризель часто заходил в белую, просторную Литтину комнату. Случалось, они тут разбирали травы, цветы, грибы. Он ей исправил как-то лампу, которая все коптила.
Теперь он, дожидаясь, заботливо эту лампу зажег. Лампа горела хоть куда, преярко.
— Садитесь, гостем будете, — сказала Литта Роману Ивановичу с преувеличенной веселостью. — Флоризель не гость, он у меня часто даже на оттоманке валяется.
Она опустилась в кресло у окна. Сменцев сел против нее, около письменного стола.
— Что вы, Литта, когда я валяюсь? — запротестовал Флоризель с оттоманки. — Я просто люблю сидеть вот так, низко. Разве я валялся?
— Ну, хорошо, хорошо, — а если б и валялись? Беды нет. Роман Иванович, вы мне что- то хотели сказать.
Опять неприятен был он ей, смугло-бледный под светом лампы, с черными, точно вырисованными бровями, с неуловимой усмешкой вбок. И какие приготовления! Противная торжественность. Литта уже решила как можно скорее оборвать разговор.
Флоризель в эту минуту поднял глаза и спросил просто:
— О Ржевском ты хочешь, Роман? Еще не говорил с ней?
— И о Ржевском, да… Но пока вот что, Юлитта Николаевна. Я был у Сергея. И был у графини.
— Что Сергей? — перебила Литта. — Он живет все там же? Мне надо написать ему… Да пусть лучше так, через две недели поеду, увижу…
— То-то что не увидите. Он отлично устроился, на шесть месяцев за границу уехал. Ведь он мастером, так как-то от завода себе исхлопотал отпуск вроде командировки… не вникал я. Словом, они увидятся там с Дидимом. Старик нынче не приедет.
Литта онемела. Не приедет! И Сергея нет. Он один еще был, последний. Хотела с ним посоветоваться… А Сменцев продолжал:
— Мне самому это неприятно. Я на Сергея кое в чем рассчитывал. За границей повидаюсь, да он мне здесь бы нужен… Вам просил передать…
— Что? Что?
— Он какое-то письмо получил. Я просил дать его мне для вас, но он уничтожил. Просто, вас ждут в начале сентября и ждут из Парижа, хоть на два дня, туда… Я адреса не знаю… В Пиренеи…
— Боже мой! — вскрикнула Литта. — Да неужели нельзя как-нибудь устроиться с письмами? Ведь я же не могу так сидеть, ничего не зная. Мне теперь особенно нужна определенность.
Она вскочила с места в волнении и прошлась по комнате.
— Конечно, можно устроить, — сказал успокоительно Флоризель. — Это всегда можно устроить.
Роман Иванович вступился.
— Еще бы. Но, вероятно, ваши друзья так убеждены, что вы через несколько недель будете за границей, что и не заботятся сейчас о письмах.
Литта вспомнила: сама была против всяких писем на это краткое время. Так условились.
— Между тем, — продолжал Сменцев ровным тоном, — я должен откровенно вас предупредить… Насколько я понял, — графиня думает, что вы эту зиму проведете в Петербурге…
— Что такое? Я? Зачем вы говорили с бабушкой обо мне?
— К слову пришлось… Я раза три был в Царском. Мы ведь с графиней в очень хороших отношениях. Есть и дела кое-какие.
Литта в неистовом волнении остановилась перед Сменцевым.
— Роман Иванович… Мне все это очень жаль… То есть что вы тут запутаны. Но раз уж так вышло, и вам более или менее известно… Я сама думала, что она меня не пустит… сама, сама. Вы в хороших отношениях… Не можете ли вы устроить… попросить ее… уговорить?..
— Что вы, Юлитта Николаевна? Точно вы графиню не знаете. И как объяснить мое отношение?..
— Да, да… я сама не понимаю, что говорю…
Флоризелю очень стало ее жалко.
— Милая, сестричка (иногда звал ее так), да не горюйте раньше времени. Ведь обойдется. Ну, надо вам за границу, Роман чего-нибудь придумает. Придумаешь, Роман? А письмо я свезу, я ведь скоро поеду и как раз к этому Ржевскому.
Он подошел к ней, взял за руку и нежно стал гладить эту холодную, дрожащую ручку.
— Не бойтесь, Роман уж придумает, что надо…
Тихая, детская ласка и ясные глаза Флоризеля немного успокоили девушку. Слов его она почти не слыхала.
— К чаю звонят внизу, Катерина Павловна опять сердиться будет, что никого нет. Роман, ты идешь? И вы идите, сестричка. Успокойтесь немного и сойдите. Хорошо?
Он все еще держал ее руку.
— О Ржевском мы лучше потом поговорим. И о том, что вы меня просили нынче, я, пожалуй, расскажу вам после, как сумею. Ржевский — ведь он хороший, мы все вместе будем в одной работе. Правда, как вы думаете? И старика этого, вашего друга, Дидима, я тоже хочу повидать. Не знаю его, а что-то он мне нравится…
Литта вздохнула, глубоко, точно ребенок после плача. Чуть-чуть улыбнулась. Роман Иванович тоже стоял около нее, серьезный, без усмешки.
— Право, я не знал, что вы так огорчитесь. Ну, авось, придумаем…
Она подняла глаза. Нет, он добрый. И умный. Отчего она ему так не доверяет? Сергей же с ним. И Флорентий. Насколько она могла понять, хочет он того же, чего хотят Дидусь и Михаил, делает то, что они бы хотели делать… Откуда неприязнь к этому сдержанному, твердому человеку? Никого нет около нее. А одна она не справится, вот просто с обстоятельствами личной своей жизни не справиться ей.
Флоризель поцеловал руку Литты и ушел.
— Что ж, — сказала Литта тихонько и опять вздохнула. — Пойдемте и мы. Еще подумаю. Мне стыдно, это все мои дела глупые, вы ими занимаетесь. Не пускают барышню к тайному жениху, — как важно! Ну и не пускают. Пойдемте же вниз.
Она было усмехнулась, но Сменцев глядел на нее очень серьезно и не двигался с места.
— Юлитта Николаевна, — произнес он наконец, не спуская с нее глаз. Эти глаза, черные, без блеска, опять немного испугали ее. — Послушайте. Мне пришла в голову одна мысль…
— Правда? Какая?
— Хотя мы и мало говорили, я понимаю положение ваших дел. Когда окончательно выяснится, что вы… в плену и на продолжительное время, то… я знаю средство помочь. Оно очень действительное.
— Говорите. Скорее.
— Сейчас? Но посмотрим, может, все еще устроится…
— Нет, сейчас, сейчас.
