когда Мег сказала:
— Здравствуй, Джеффри, дорогой. Опять работал допоздна?
Я услышала, как Джеффри извиняется, объясняя, что у него был экстренный вызов и пришлось делать кесарево сечение. Тогда я обернулась и увидела своего единственного и неповторимого мистера Мура, который был неимоверно красив в своем твидовом пальто спортивного покроя, кашемировом свитере и серых брюках.
Я наблюдала за тем, как он здоровается с друзьями — жмет руки мужчинам и склоняется, чтобы поцеловать даме ручку. Потом его взгляд остановился на мне. Он весело посмотрел на меня и улыбнулся:
— Дарси. Правильно?
Шарлотта и Мег обменялись недоумевающими взглядами.
Она, конечно, имела в виду одного мальчика.
Мистер Мур взглянул на меня, и я с ужасом поняла, что сейчас все всё узнают. Я хотела избежать разоблачения и сказать: «Да, мне сообщили, что у меня мальчик», но прежде чем я успела это сделать, мистер Мур выпалил:
— Да! Двойня! Просто великолепно!
Впервые за весь вечер в комнате воцарилось молчание. Все смотрели на меня. И вместо того чтобы использовать все выгоды своего положения и безгранично наслаждаться всеобщим вниманием, я почувствовала себя униженной, когда вынуждена была признаться:
— Да… На самом деле у меня двойня.
— Двойня! — раздался общий вопль за столом.
— О Боже. — Джеффри сел рядом со мной. Он выглядел испуганным. — Мег сказала: «…потрясающие новости». Я был уверен… Прошу прощения.
— Ничего страшного, — негромко сказала я, но мне очень захотелось исчезнуть, когда Мег встала и произнесла тост:
— За нашу новую американскую подругу и ее детей! Поздравляю, Дарси!
Стало быть, я не просто тупая американка, но вдобавок еще незамужняя врушка, будущая мать двоих детей. Я одарила компанию вымученной улыбкой и пробормотала, стараясь, чтобы в моем голосе звучали гордость и благодарность:
— Мистер Мур… Джеффри… так меня удивил на прошлой неделе, когда сказал, что у меня два мальчика… Наверное, я еще до сих пор как следует этого не осознала.
Я подождала, пока гости вернутся к прежним разговорам, — это заняло на удивление много времени, особенно если учесть, какой интерес они проявляли ко всяким возвышенным материям. Но даже когда наконец меня оставили в покое, неловкость не исчезла. Я говорила очень мало. В основном была занята тем, что пробовала всякие незнакомые кушанья — преимущественно это были восточные блюда. Джеффри, кажется, чувствовал себя столь же неуютно и в течение всего вечера старательно меня избегал. Если же он ко мне и обращался, то очень формально и неуклюже, что-нибудь вроде: «Как вам нравятся эти ножки ягненка с абрикосовым кускусом?»
И тем больше я удивилась, когда после ужина Джеффри предложил подвезти меня до дома. Я согласилась, полагая, что таким образом он просит прощения за то, что выдал меня. Но то, как Джеффри дотронулся рукой до моей спины, когда мы шли к его машине, намекало на нечто большее. И, несмотря на тот неприятный факт, что неделю назад его пальцы путешествовали по моим интимным местом, я почувствовала что-то вроде возбуждения, когда он открыл дверцу темно-зеленого «ягуара». В конце концов, это был самый подходящий для меня человек во всем Лондоне. Я подумала, что всегда могу найти себе нового врача.
Я опустилась на темное кожаное сиденье, заметив, что Джеффри бросил взгляд на мои лодыжки, прежде чем обойти машину и сесть рядом со мной. Он включил мотор и принялся выбираться с узкой парковки, а потом сказал:
— Мне очень жаль, что так вышло, Дарси. Прошу меня простить. С моей стороны это была невероятная бестактность. Я был уверен, что вы всем рассказали. Я был абсолютно уверен.
— Не беспокойтесь, мистер Мур, — сказала я, пуская пробный шар. Если он меня не поправит, значит, видит во мне всего лишь пациентку, которую ненароком обидел. Тогда можно не сомневаться, что эта поездка — просто акт милосердия.
Но он сказал:
— Джеффри. Пожалуйста, зовите меня Джеффри.
Он взглянул на меня своими миндалевидными карими глазами, которые были обрамлены густыми темными ресницами.
— Джеффри, — сказала я, слегка кокетничая. — Я вас прощаю.
Он посмотрел на меня, кивнул и ухмыльнулся. Потом, когда мы проехали примерно три квартала, спросил:
— Ну и как вы себя чувствуете?
— Я начинаю привыкать к этой мысли. Может быть, даже немного рада.
— Ну а я думаю, что мальчики — это просто замечательно! — горячо сказал он. — У меня у самого сын. Его зовут Макс.
— Неужели? И сколько ему? — спросила я, задумавшись, нет ли у Джеффри также и жены.
— Только что исполнилось четыре. Они так быстро растут. Сначала ты меняешь ему подгузник, а потом — глядь! — он идет в школу и даже не держит тебя за руку, чтобы показать, какой он большой. — Джеффри засмеялся и смущенно признался, что «больше не живет с матерью Макса».
Я взглянула в окно и улыбнулась, поняв, что теперь Джеффри определенно стал мне интересен. Меня наполнило легкое самодовольство. Я все еще оставалась собой — пусть даже беременная двойней.
Когда мы подъехали к дому Итона, я спросила, не хочет ли Джеффри зайти, выпить чего-нибудь и поболтать.
Он подумал и сказал:
— Был бы рад.
И потому через несколько минут, убедившись, что Итона нет дома, я соблазнительно вытянулась на кушетке и повела приятный разговор с Джеффри. Мы беседовали о Лондоне и Нью-Йорке. О моих поисках работы. О его профессии. О двойнях. О материнстве. Потом перешли на личные темы. Поговорили о его бывшей жене и об их разрыве. О Маркусе. Я даже изложила сокращенную версию событий, касающихся Декса. Джеффри держался немного чопорно, но с ним все равно было приятно разговаривать. И он был такой красивый.
Потом, около полуночи, он спросил, не буду ли я возражать против того, чтобы теперь моим личным врачом стал его коллега, мистер Смит. Я улыбнулась и сказала, что как раз подумала о том же самом.
— Тогда… если уж мы уладили эту маленькую проблему, можно тебя поцеловать? — спросил он, придвигаясь ко мне.
Я сказала, что можно. Он так и сделал. Мне понравилось. Губы у него были мягкие. Дыхание легкое. Руки нежные. Все, как и должно быть. С тем же успехом его могли звать Алистер.
Но во время первого за несколько месяцев настоящего поцелуя с Джеффри, английским врачом, мои мысли были в другом месте. Я думала об Итоне и Сондрине. Он ее любит? Он сейчас целует ее в шею или еще куда-нибудь? И нравится ли ей пикантный, хоть и тонкий,
