к нему. Он стоял и смотрел на меня, опустив уголок рта в полуулыбке.
– Купер, – сказал он и несколько смущенно пожал мне руку. – Ну как жизнь?
– Ничего, – ответил я. – Мой доктор считает, что я в норме или почти в норме. Уверяет, что скоро все будет хорошо.
Питерсон буркнул что-то. Лицо у него было еще смуглее, чем раньше. Надо полагать, он провел все лето под жарким солнцем.
– Что касается этой чепухи о ненормальности, тут они явно перегибают. – Он внимательно наблюдал за мной, надеясь, наверное, по моему лицу понять, все ли у меня в порядке.
– Боже, вам-то откуда знать? Вы, я думаю, за всю свою жизнь не провели ни одного дня нормально.
Мы оба рассмеялись, но не как друзья, которым выпало на долю немало пережить вместе в трудные времена. Пожалуй, так встречаются старые однополчане после того, как война, сблизившая их, наконец окончилась. Собственно, сейчас у нас не было ничего общего: то грустное и мрачное, что связывало нас, осталось там, в прошлом.
– Моя жена отправилась по магазинам со своей старой приятельницей, – сказал Питерсон. – Мы договорились встретиться днем и вместе пообедать, наверное, в какой-нибудь идиотской чайной, где столики покрыты салфеточками и где собираются божьи одуванчики в чепцах. – Мы переходили улицу. – По магазинам пошла, – проворчал он. – Слава богу, что она хоть богата, слава тебе, господи, и за это.
Трава уже стала бурой, земля затвердела, прихваченная заморозками. Но в городском саду и в парке Коммон всегда было полно народу. Я ощущал запах трубочного табака. В Бостоне вечно висит этот запах. Некоторое время мы шли молча. Я чувствовал себя совсем здоровым – никакого психического потрясения от новой встречи с Питерсоном я не испытал. Я вспомнил все, что случилось, и это было как бы проверкой для меня. Однако никакого рецидива не произошло. Доктор Мосс пришла бы в ужас, если бы узнала, что я встретился с ним. Но я оставался на высоте.
– Расскажите, как там в Куперс-Фолсе, – попросил я.
– Ну, – произнес он после длительной паузы, – все вроде в порядке. Поговаривают о новом здании на том месте, где раньше была моя контора. Городским властям нужно какое-то помещение. Ахо носится по городу, толкая импровизированные речи. То же и с библиотекой. Но вы знаете, как это теперь бывает: построят какую-нибудь застекленную коробку, наставят полок, насуют кучу модерновой мебели и назовут этакое сооружение «библиотекой», но это будет далеко не то.
– Да, совсем не то.
– В остальном, пожалуй… как всегда. – Он мельком бросил на меня взгляд. Усы у него опустились, глаза блеснули, как два кусочка антрацита.
– Узнали, кто убил Сирила и Полу? И беднягу Артура?
– Нет, мы так ничего и не выяснили. Никакой зацепки, а существовавшие версии в итоге завели нас в тупик. К нам снова наведывались ребята из ФБР, но от них тоже оказалось мало толку. Словом, все выглядит как ничтожная необъяснимая сноска на одной из страниц истории. А в истории полно таких загадочных событий. Людей то и дело убивают, а убийц никогда не находят. Так чаще всего и получается.
На вершине холма играл духовой оркестр Армии спасения. Мы на минуту остановились, глядя на оркестрантов и на свои безобразные отражения с раздутыми головами на поверхности начищенной до блеска трубы. Трубач играл с закрытыми глазами. По-видимому, он знал свою партию наизусть. Лицо его побагровело от натуги. Питерсон потянул меня за рукав.
– Давайте перейдем туда, – он указал на скамью на самом верху подъема, откуда были видны весь парк Коммон и город Бостон, высившийся по другую сторону.
Усевшись, он достал коробку и предложил мне сигару. Я взял ее. Минуту-другую мы курили, глядя на прохожих и подставив лица солнцу.
– Есть какие-нибудь известия от наших друзей? – спросил я.
– Нет, после отъезда полковника и Даусона – никаких.
– Что было, Олаф? Мне любопытно. Вряд ли меня это взволнует. Теперь, во всяком случае.
– Хорошо, – произнес он, глядя на клубы сигарного дыма. – И на этом поставим точку.
– Возможно, мы больше не увидимся, – ответил я.
– Что ж, будь как будет. Давайте покончим с этим раз и навсегда. Если доживем до старости, тогда, может, вспомним что-нибудь, а сейчас я вкратце расскажу вам, как это было… Итак, они привезли меня в Вашингтон и рассказали примерно то же, о чем говорил вам Артур. В нужных местах я охал, ахал и не мог понять, они сумасшедшие, или я, или весь мир спятил. Оказалось, весь мир, но в данный момент это к делу не относится, правильно? Так вот, когда они кончили, я ответил, что меня это, в общем-то, не касается. Сами посудите, что, собственно, можно сказать в такой ситуации? Миром заправляют полоумные, это их проблемы. У меня есть, слава богу, женины капиталы. Живешь-то ведь не вечно, не так ли? «Хорошо», – ответил я и послал их куда подальше. Они похлопали меня по плечу, сказали, что уверены во мне… Представляете себе? – Питерсон покачал головой. – Мне сообщили, что Артур, мол, обеспечил мое благоденствие, чуть ли не письменно поручился за меня! Я поморгал глазами, сказал, что все понял… Боже, слушая такое, можно было подумать, что во главе нашего правительства стоят братья Маркс.[13] – Он помолчал, задумавшись. – Хотя как знать? Через неделю мы переизбираем президента- невидимку, летом у нас был Уотергейтский скандал, история с сенатором Иглтоном и бог весть что еще. Этим занимаются чокнутые, Купер. Ну да ладно, продолжим. – Он вернулся к предмету нашего разговора, к нашим собственным делам, с трудом оторвавшись от сенсационных сообщений прессы. – При выезде из Вашингтона за мной увязался один из людей Рошлера. Да будет вам известно, те ребята в Вашингтоне действуют не самостоятельно, в конечном счете они отчитывались перед Артуром, а Рошлер был его заместителем. Таким образом, когда люди Рошлера обвели меня вокруг пальца, я принялся анализировать события со всех сторон. Прежде всего, Рошлер следил за нами во время нашего обратного полета, потом тайно использовал свои связи в Вашингтоне. Одурачил Вашингтон, обойдя официальные каналы, и вот его людишки говорят мне, что вскоре я увижусь с одним своим старым другом, он, мол, отправляется на серьезное задание, а мне следует оказывать ему всяческое содействие. В противном случае меня немедленно прикончат, а потом доберутся и до вас… – Он поглядел на меня в упор. – А чтобы еще убедительнее подействовать на меня, они заявили, что Ли Купер – так они ее назвали – тоже наверняка умрет.
Я ответил, что с моей стороны никаких возражений нет и что, по мне, они могут делать что им вздумается. Тем старым другом, разумеется, оказался Стейнз. Рошлер рассказал Стейнзу всю правду о Бреннере и фашистском движении, скрыв, конечно, свою причастность к нему. Рошлер убедил его, что Бреннера необходимо незамедлительно нейтрализовать, иначе будет поздно. Стейнз проглотил наживку и выехал на дело сам. А я был гидом при нем. Собственно, у меня не оставалось выбора. Стейнз сам прихлопнул Бреннера. Он считал это венцом своей работы. Все было подстроено, Купер. Рошлер убрал единственного человека, стоявшего выше его в их иерархии, и никто не может уличить его в этом, поскольку все другие члены организации, которые знали о существовании Стейнза, уже на том свете. О том, что Рошлер в нужных случаях выполнял кое-какие задания Стейнза, было известно одному Бреннеру. – Питерсон одарил меня лучезарной улыбкой, точно наконец-то закончил
