была далеко не легкая задача для двух шпионов… Лишь спустя какое-то время разведслужбе, которая занималась Эдвардом Купером, стало известно о судьбе его семьи, но у нее не было тогда возможности связаться с Купером и спросить у него, как поступить с девочкой, которая к тому же официально считалась погибшей в Лондоне. Естественно, все, что было предпринято, еще более изолировало девочку от семьи. Когда наконец Купер вновь всплыл на поверхность, завершив одну из своих вылазок на вражескую территорию, ему сообщили о смерти жены и чудесном спасении малышки. Как он воспринял известие о печальной судьбе супруги и счастливом жребии ребенка, не знаю… Знаю одно: он понимал, что не может взять на себя заботу о ней, но она должна нормально расти и воспитываться в той стране, которую он избрал. Таким образом, моя милочка, ты стала Лиз фон Шаумберг, а твой отец, заведомо зная, что больше никогда не встретится с тобой, распорядился, чтобы его постоянно держали в курсе твоей жизни. Он сохранил за собой обязанности отца, но вынужден был отказать себе в родительских радостях.
– Выходит, Гюнтер знал моего отца, – сказала Л из.
– Несомненно. Он встречал его, когда тот перелетел Ла-Манш. Работал с ним.
– Я видела его когда-нибудь?
– Нет, не думаю.
– Отец одобрял мое замужество?
– Он был доволен твоей жизнью. Он уважал твоего супруга.
– О боже, – простонала она, вцепившись пальцами в лицо, закрыв глаза, мотая головой из стороны в сторону, издавая какие-то невнятные звуки вместо слов, содрогаясь от ужаса, горечи, разочарования, несбывшихся надежд, полного одиночества в своей жизни. Питерсон безучастно наблюдал за ней. Наконец ее рыдания стихли. Она сидела, подняв плечи, узкие, хрупкие, точно у подростка, съежившаяся, скорбная, несчастная.
– До прошлой осени, – Рошлер повернулся, чтобы взглянуть на часы, – все шло согласно плану. Вы и Сирил оставались полностью в стороне. Лиз – возможно, несколько неуравновешенная современная женщина, но не более неуравновешенная, чем большинство из них, – была вполне удовлетворена своей жизнью. Политической деятельностью мужа она не интересовалась, а посему не представляла никакой угрозы для нацистского движения. Гюнтер сознавал, что его семейная жизнь далеко не идеальна, однако считал свои отношения с тобой, Лиз, значительными по двум причинам: во-первых, он любил тебя как женщину, а во-вторых, ты представляла собой фигуру в смысле преемственности внутри движения. Неважно, что ты даже не догадывалась о своем происхождении, главное, что он знал это. Ты для него была гораздо больше, чем просто жена. В Южной Америке дела шли отлично. В Африке и на Ближнем Востоке – тоже.
Питерсон прервал его:
– Доктор, позвольте вставить слово.
– Только не тяните, мистер Питерсон. Времени остается в обрез.
– Опять судьба, маленькие жернова судьбы, от которых кости трещат. Хорошо, Гюнтер Брендель едет в Глазго на торговую ярмарку провернуть сделку по продаже в Германии нового сорта виски. Отупеть можно! – Кулак Питерсона с силой врезался в ладонь. – Чертовски здорово! Абсолютно чистая случайность: он и понятия не имеет, что Сирил Купер как-то причастен к этому паскудному зелью, которое Брендель собирается закупить по дешевке! Да и откуда ему знать? Имя Купера нигде не фигурирует. И вот Брендель отправляется в Глазго, и вы думаете, он едет в эту, казалось бы, небольшую обыкновенную деловую поездку один? Как бы не так – он прихватывает с собой несчастную, неуравновешенную молодую жену: у нее, видите ли, депрессия, ей нужна перемена обстановки, в общем, какого черта, махнем в Глазго, удерем хоть на время от всей этой рутины! – Питерсон был весь в поту, на губах играла зловещая, как ночь в джунглях, улыбка. – В самом деле, почему бы и нет, черт побери?! И они уезжают. Теперь следующий роковой поворот судьбы: Джек Дамфриз договаривается с Алистером Кемпбеллом, дошлым, вечно пьяным мелким газетчиком, сделать снимок своего знатного немецкого гостя. Весьма удачный шаг мистера Дамфриза – отличная реклама для сивухи с запахом грязных теннисных носков плюс еще одна удачная сделка, есть чем похвастаться перед хозяином, а также немного пощекотать самолюбие приезжего немца. Прелестно. А фрау Брендель – ну чем не кинозвезда, красавица, тиснем и ее в газету!
– Снова судьба! Чем дальше в лес, тем больше дров. – Он оглядел нас, сверкая белыми зубами из-под своих бандитских усов. – Может, Дамфриз хотя бы знает, когда Сирил Купер наведается в Глазго и зайдет в контору? Черта с два! Случай… Появись Сирил неделей, месяцем позже, Дамфриз, возможно, успел бы забыть свой кратковременный взлет, а эта газета никогда не оказалась бы на столе, за которым завтракал Сирил Купер. Однако не дьявольщина ли – Сирил появляется в Глазго как раз в тот самый день, когда выходит газета с этой фотографией! И что же он видит? Как по-вашему, черт побери? Он видит портрет своей матери!
Рошлер смотрел на Питерсона, и во взгляде его было что-то похожее на восхищение. Ли слушала открыв рот. Питерсон подмигнул мне.
– Тогда Сирил Купер отправляется в Германию. Что у него на уме? Не знаю. Скорее всего, его не интересуют запутанные политические махинации Гюнтера Бренделя. У него лишь фотография и зародыш идеи. В самом деле, почему не навести кое-какие справки, чего он теряет? Он связывается с вами, Ли. Докучает вам, выбивает почву из-под ваших ног. Интересуется, известно ли вам, кто вы родом, и вы решаете, что, может, и взаправду этого не знаете. Он говорит с вами, доктор, и договаривается до того, что его приходится тайком вывозить из города. Но ему что-то становится ясно. Одному богу известно, как он допер до всего этого, но он, возможно, что-то пронюхал о своем отце. Помните телеграмму, Джон? Там говорится, что семейному древу нужен уход. После этого Сирил, до смерти встревожив здесь всех, решает махнуть в Буэнос-Айрес, чтобы «побеседовать» с Котманом и Сент-Джоном. Уверяю вас, он уже успел сообразить, что к чему.
– Почему они тогда же не убили его? – спросила Ли.
Она выглядела ужасно, глаза ее покраснели, лицо покрылось пятнами. В конце концов, это ее жизнь, и ничего важнее для нее быть не могло.
На ее вопрос ответил Рошлер:
– Потому что он был сыном Эдварда Купера. Убей они его – и им пришлось бы отвечать перед кем-то свыше.
– Разворошив муравейник в Буэнос-Айресе, – продолжал Питерсон, – Сирил отправляет телеграмму Джону в Кембридж, и Джон на машине пускается в путь. Сирил прилетает чуть раньше самолетом, приезжает в родительский дом в Куперс-Фолсе и поджидает, когда прибудет Джон. – Питерсон поднял руку и начал на пальцах отсчитывать события. – Итак, Джон мчится через всю страну в Куперс-Фолс. Сирил в свой последний вечер поджидает брата дома. В пути на Джона совершают нападение двое мужчин и бросают его на дороге, полагая, что он убит. А Сирила действительно убивают – ядом. Джон остается в живых после нападения и приезжает домой на следующий день или, точнее, в тот же день, но поздно вечером. Дома нет никого, и он проводит ночь во флигеле, а назавтра обнаруживает труп Сирила Купера – тот мертв уже, считай, сутки, убит приблизительно в то самое время, когда Джон вернулся домой. Не исключено, что убийца все еще находился в доме, когда приехал Джон и решил, что там никого нет. Выходит, доктор Рошлер, кому-то было в высшей степени наплевать, придется ли ему отвечать перед «кем-то свыше». Правда, надо заметить, что с тех пор они покушались на Джона Купера неоднократно, причем крайне неумело. И это были люди Бренделя. Сейчас нет смысла вдаваться в подробности. Достаточно сказать, что некоторые из них погибли за последнее время…
