разговор был скомкан, и оба легли спать с тяжелым чувством. А еще месяц спустя Кауров, почему-то робко и даже смущаясь, заявил:
– Понимаешь, браток, в общем, гкм… – прокашлялся, – послезавтра в путь…
Костя молча опустил голову.
– Работа такая… – попытался было объяснить Кауров, но затем с обреченным видом махнул рукой и лег на постель лицом к стене…
Поезд уходил глубокой ночью. Каурова провожали Костя и какой-то незнакомец, неразговорчивый и равнодушный. Кауров крепко обнял Костю своими могучими руками, неумело ткнулся ему в щеку – поцеловал.
– Держись, браток… Жди, я обязательно вернусь… – Он посмотрел в глаза Кости долгим и, как показалось юноше, тоскливым взглядом, а затем, резко отвернувшись, вспрыгнул на подножку вагона – поезд уже набирал ход.
Молчаливый незнакомец ушел, а Костя еще долго стоял на опустевшем перроне, взглядываясь в темень, где растаял последний огонек поезда, умчавшего в неизвестность Сашу Каурова – друга, ставшего ему родным…
7. ПРАКТИКАНТ СНЕГИРЕВ
Мишка Снегирев, невысокий коренастый паренек, конопатый и шустрый, в своем кургузом пиджачке смахивал на школьника. И уж вовсе он не был похож на студента юрфака, будущую звезду криминалистики, как его прозывали, посмеиваясь, сокурсники. Правда, в адрес Мишки Снегирева институтские острословы проезжались довольно редко и уж вовсе не в дни сессии.
Когда в коридорах института бушевали экзаменационные страсти и ошалевшие от бессонницы и неимоверных доз кофе студенты торопливо глотали таблетки успокоительного перед тем, как протянуть дрожащую руку за билетом, когда заядлые проферансисты, привыкшие к ночным бдениям за бесконечными 'пульками', без устали строчили 'шпоры' разнообразных калибров – от 'бомб' величиной с тетрадный листок до 'блошек' размером в спичечный коробок, на которых институтские умельцы ухитрялись вместить весь 'Уголовно-процессуальный кодекс', Мишка Снегирев блаженствовал. Помахивая огромным, видавшим виды портфелем, он расхаживал в скромном институтском сквере, с невозмутимым видом поглощая в неимоверных количествах свой любимый пломбир, который ему услужливо предлагали будущие несчастные служители Фемиды в виде гонорара за консультации по правовым вопросам. Разъяснив очередному коллеге менторским тоном какой-нибудь каверзный вопросик, Мишка фамильярно хлопал его по плечу – мол, держись, не унывай, сессия – явление преходящее, и обращал свой взор к следующему горемыке, который от нетерпения мычал над ухом, с ужасом поглядывая на стремительно, как ему казалось, вертящиеся стрелки наручных часов.
Оказавшись в роли практиканта, Снегирев неожиданно сам попал в незавидное положение 'почемучки'. Уже на исходе второй недели практики Мишка с ужасом признался самому себе, что его блестящая теоретическая подготовка – нуль без палочки. На самом деле все оказалось не так, как он себе мыслил и как описывался в книгах труд розыскника. Ворох разнообразных дел, которыми обильно и каждодневно снабжался уголовный розыск неустанными трудами местных 'деловых', вовсе не способствовал неторопливым и глубокомысленным рассуждениям у камина с трубкой в руках в стиле Шерлока Холмса. Весь взмыленный, словно загнанная лошадь, Мишка метался по городу с поручениями Тесленко целый день, а иногда и до глубокой ночи. Когда он приползал в общежитие, ноги ему уже отказывали служить.
Однажды, совсем отчаявшись, Снегирев решил было сдаться на милость руководства управления и признать себя профнепригодным к розыскной работе, но тут неожиданно ему подвалило счастье в виде дела об убийстве Валета, а затем и Щуки. Не зная причин такого необычайного доверия и не чувствуя подвоха, Мишка воспрянул духом.
Энергия и цепкость, которые он проявил, расследуя порученное ему дело, вызвали нечто похожее на уважение даже у непосредственного Мишкиного начальника, капитана Тесленко. Появление Снегирева в качестве практиканта тот поначалу воспринял как приступ зубной боли. 'Черт бы их всех побрал…' – бубнил Тесленко, не стесняясь Мишкиного присутствия, считая направление в угрозыск с визой Храмова: 'Кап. Тесл.! Наставник'. Подпись. Дата. 'Хорош гусь… – брюзжал капитан, скептически оглядывая неказистую фигуру практиканта. – Геракл. В засушенном виде…' 'Уж лучше Спиноза', – невозмутимо ответил Снегирев, который к тому времени все еще пребывал в блаженном неведении специфики работы уголовного розыска и находился под впечатлением последней сессии, где он блистал как олимпийский бог. 'Философ, значит, – с ударением на последнем слоге определил Тесленко и хитро сощурился. – Ну-ну…' Значение этого 'ну-ну' Снегирев осознал довольно скоро…
Сегодня Тесленко был мрачнее грозовой тучи. Буркнув что-то в ответ на Мишкино приветствие, он сел за свой стол и принялся бесцельно перекладывать ворох бумаг. Мишка скромно помалкивал, хотя его так и распирало желание побыстрее доложить результат своих архивных изысканий.
Наконец капитан перевел взгляд на розовое от возбуждения лицо практиканта.
– Ну? – недовольно буркнул он.
– Тут я маленько в архиве покопался… – с важным видом начал Мишка, небрежно листая пухлую папку с выцветшей надписью.
– У тебя что, других забот мало?
– Хватает, – солидно подтвердил Снегирев. – Но, я думаю, вам следует посмотреть вот на это… – Он передал папку Тесленко.
– Ах, ты еще и думаешь, – съехидничал капитан. – Приятно слышать. – И добавил: – Философ…
Тесленко прочитал первые страницы дела, которое подсунул ему практикант:
– 'Убийство главного инженера хлебозавода Зарубина и его жены…' Послушай, на кой ляд мне эта археология?
– И еще одно дело, – невозмутимо положил на стол капитана вторую папку Снегирев. – Тоже заслуживает самого пристального внимания.
– Объясни. – Решительно отодвинув папки в сторону, сказал Тесленко. – Если можно, покороче.
– Ладно, – согласился Снегирев. – Дело в том, что эти два преступления имеют один 'почерк'.
– Ювелир Сорокин… – Тесленко заглянул во вторую папку. – 'Вооруженный грабеж. Убиты: ювелир, его жена, домработница…' Ну и что?
– Как – что? – загорячился Мишка. – Вы посмотрите, посмотрите внимательно! В квартире Зарубиных и квартире ювелира были найдены папиросные окурки. Вот фотографии. Окурки были оставлены бандитами. Доказано. Но главное, на что почему-то не обратили тогда внимание, – прикус на картонных гильзах в трех случаях аналогичен! Я сравнил…
– Криминалист… – в голосе капитана звучал сарказм. – Ты закончил?
– Нет, – разгоряченный Снегирев ткнул пальцем в одну из фотографий из дела ювелира Сорокина. – Сейф в квартире ювелира был вскрыт точно таким же способом, как и в магазине! Вот!
– Послушай, Михаил Иваныч, тебе какое дело поручено расследовать? – вежливое обращение капитана не сулило Мишке ничего хорошего. – Занимаешься Валетом и Щукой, так и занимайся. Не лезь в чужой огород. Усек?
– Я и не лезу, – Мишка покраснел от обиды, как вареный рак. – И, кстати, я еще не закончил. В квартире Зарубиных экспертам удалось 'срисовать' отпечатки пальцев. Очень неважные и по тем временам практически непригодные для идентификации. Я попросил экспертов проверить на нашей новой аппаратуре, и вот что из этого вышло… – Снегирев, не глядя на своего начальника, положил перед ним машинописный листок бумаги.
– Заключение экспертов… – Тесленко неожиданно почувствовал, как его захлестнула горячая волна. – Валет и Кривой?!
– Так точно, товарищ капитан, – официально ответил Снегирев, хмуро глядя мимо Тесленко.
– Миша, извини, я был не прав. – Тесленко протянул Снегиреву свою широченную ладонь. – Ладно, не дуйся, держи пять.
Мишка, какой-то миг поколебавшись, пожал руку капитана.
– Да, брат, это, я тебе доложу, бомба. – Тесленко пристально посмотрел на Снегирева. – Это все?
– Почти.
– Что еще ты откопал?
– Есть у меня одна версия… – Снегирев заколебался. – Не знаю, насколько она правдоподобна…
– Ну, ну, – подбодрил его Тесленко.
– Бандиты при грабеже квартиры Зарубиных допустили промах. Так уж вышло, что остался свидетель, малолетний сын Зарубиных. Он был ранен.
– Его опрашивали?
– Да. То есть не совсем так… Мальчик был в шоке, его долго лечили. Следователь, по настоянию врачей, не рискнул детализировать обстановку грабежа до полного выздоровления мальчика.
– А потом?
– Похоже, дело просто сдали в архив.
– Бывает… – поморщился Тесленко, вздыхая. – Чтобы не портить отчетность последующих кварталов… Где теперь этот мальчик?
– Я наводил справки. Исчез. Он ушел из семьи, которая приютила его после смерти родителей. И как в воду канул.
– Нескладно получается… Нужно его разыскать во что бы то ни стало. Добро. – Тесленко задумался на некоторое время, затем сказал: – Ну ладно, выкладывай свою версию…
Отступление 6. Фонарь
У 'вертушек' заводской проходной, в просторном вестибюле, толпились рабочие. Костя, подивившись про себя столь необычному в это время скоплению народа, протянул пропуск хмурому охраннику.
– Костя, погодь! – окликнул его знакомый голос. Костя обернулся и увидел пушистые седеющие усы дяди Миши, его усталые, поблекшие от старости глаза.
– Здравствуйте, дядя Миша! – обрадованно воскликнул он. Старый лекальщик был уже больше недели на больничном. – Как здоровье?
– Здоровье, Костик, сам знаешь какое… А вообще, пошел на поправку. Не в этом дело… Ты что, ничего не ведаешь? – Он пытливо посмотрел на Костю.
Только теперь юноша заметил подозрительно покрасневшие веки старика, мокрую щеку и крохотную слезинку, заплутавшую среди пожелтевших от табака волосков в седых усах.
– Что с вами, дядя Миша?
– Со мной? Со мной ничего… Ничего… Там… – Старый лекальщик махнул рукой в сторону стенда для объявлений и отвернулся, стараясь скрыть вновь набежавшую слезу.
Сердце в груди вдруг застучало неожиданно громко. Костя начал пробираться поближе к стенду. Заводчане молча уступали ему дорогу, старательно избегая встречаться взглядами.
Костя посмотрел на плакат, прикнопленный к стенду, и едва не застонал от нестерпимой жгучей боли, которая на мгновение помутила рассудок. Он закрыл глаза и пошатнулся. Его бережно поддержали, окружив плотной стеной.
Костя медленно сделал еще один шаг вперед и прикипел взглядом к большой фотографии в траурной рамке – оттуда на него смотрел с неизменным ласковым прищуром названный брат Саша Кауров.
