которого доставал до небес.
Амброжей обосновался на знаменитом Собачьем Пятачке. Когда-то – в дореволюционные времена – здесь был небольшой парк, в котором бонны выгуливали хозяйских псов и своих воспитанников.
Затем в начале тридцатых годов прошлого столетия, во времена НЭПа, советская власть разрешила застроить парк частными домами. Кто принимал такое решение, неизвестно, но можно с полной уверенностью сказать, что в этом деле не обошлось без взятки.
Как оказалось, даже самые преданные бойцы революции были весьма неравнодушны к житейским благам и не гнушались брать подношения от тех, за кого они не жалели живота своего. (Этот тезис был главным оправдательным моментом ответственных товарищей в тридцать седьмом году, когда Сталин начал чистить социалистическую конюшню от мздоимцев и зажравшихся комиссаров).
Понятное дело, Собачий Пятачок поначалу начали застраивать богатые нэпманы. А когда их прижали к ногтю и в освободившиеся дома заселили (в качестве показухи) городской пролетариат, квартал начал разбухать времянками и мазанками, которые своей уродливой «архитектурой» напоминали злокачественную опухоль на здоровом теле.
Во времена брежневского застоя были попытки снести Собачий Пятачок, чтобы построить на его месте многоэтажные дома, но когда городские власти подняли домовые книги, то у них сразу пропала охота вбухивать деньги в заведомо дохлую ситуацию.
Оказалось, что на каждом квадратном метре в домах аборигенов Пятачка прописано по две семьи – ушлый народец готовился к грядущему переселению в новые квартиры начиная с тридцать восьмого года.
С той поры о Собачьем Пятачке старались не вспоминать. До недавних пор, когда новая русская буржуазия вдруг сообразила, что квартал-то центровой. И началось…
Аборигенов Собачьего Пятачка пытались выжить и мытьем, и катаньем. Но народ там подобрался стойкий, бывалый, и когда однажды на кого-то наехали коротко стриженые братки со стволами, от них только перья полетели.
Амброжей по пьяной лавочке хвастался, что лично отметелил двоих так, что они попали в реанимацию, и Рей ему поверил – Никита не был пустобрехом.
Убедившись, что силой Пятачок не взять, местные олигархи, скрепя сердце, решили раскошелиться. И постепенно наследие НЭПа и планового социалистического хозяйствования начало скукоживаться, уменьшаться в размерах, как шагреневая кожа. Из аборигенов остались лишь самые стойкие… и самые жадные.
Сидя за стожком, Рей гадал, к какому разряду можно отнести Амброжея. И пришел к выводу, что бывший прапор не вписывается ни в одну из этих двух категорий.
Никита принадлежал к тем, кто всегда голосует против всех. Такие люди не любят, чтобы их кантовали, и чтобы им кто-то навязывал свою волю – даже за большие деньги.
Амброжей немного припозднился. Он пришел домой, когда начало темнеть. Рей не смог его перехватить для беседы тет-а-тет, потому что первой это сделала жена Никиты. Наверное, он предупредил ее по мобильному телефону.
Понаблюдав, как они обнимаются, и повздыхав про себя – счастливые! – Рей бросил в рот очередную конфетку и приготовился ждать хоть до полуночи. Он почему-то был уверен, что Амброжей обязательно должен появиться во дворе.
Да и кролики были не кормлены…
Никита вышел из дома через час. Сытно рыгнув, он закурил, и неторопливо направился в сад – ясное дело, к своим ненаглядным кроликам. Завидев хозяина, старый пес, который весь день продрых под навесом, лениво встал и хрипло произнес «гув, гув». Наверное, есть попросил.
Амброжей открыл каморку рядом с навесом, достал оттуда мешок с капустными очистками и начал возиться возле клеток, загружая в кормушки аппетитный кроличий корм. Рей вышел из-за стожка и, тихо ступая, подошел к Никите.
Рея спасла лишь его отменная реакция. Амброжей ударил ножом, как змея – молниеносно и без предупреждения. Рей совершил кувырок через голову и принял боевую стойку.
– Никита, это я! – воскликнул он, перехватывая руку бывшего прапора, в которой тот держал нож.
Следующий прием – отработанный до автоматизма удар ребром ладони по горлу – был бы смертельным, и Рей лишь чудовищным усилием воли сумел укротить свои кровожадные инстинкты, которые иногда срабатывали помимо его воли.
Швырнув Амброжея на землю, он снова вскричал:
– Никита, перестань, мать твою!… Это я, Рей.
– Рей? – тупо переспросил бывший прапор, быстро вскочив на ноги.
– Убери нож, – уже тише сказал Рей. – Иначе можешь сильно порезаться. И разуй глаза.
– Да, точно… – Никита не без опаски подошел поближе и присмотрелся. – Что ты здесь делаешь?
– Пришел, чтобы помочь тебе накормить кроликов, – ответил Рей, все еще держась настороже.
– Я мог тебя убить, – глухо обронил Амброжей, и тяжело сел на какой-то ящик.
Нож выпал из его рук, но он не обратил на это никакого внимания. Наверное, до него только сейчас дошел весь смысл сказанного.
