Муха! Хе, во жизнь! Вздрогнем!
Все дружно выпили. Кирпич сразу захрустел луковицей, а блатная братва потянулась за салом. Муха почему-то больше налегал на тефтели – наверное, из-за имеющегося в рыбе фосфора, чтобы мозги лучше работали.
Ну, а я трескал отварной картофель, заедая огурчиками. Сидел я в конце стола – каждый сверчок знай свой шесток, – но от этого не страдал.
Даже наоборот: с моей позиции было очень удобно в случае заварухи (чем черт не шутит, если вспомнить стычку в вагоне) для начала прикрыться от входной двери столом, а затем отщелкать, как орешки, тех гавриков, кому захочется снять скальпы с меня и Мухи.
Похоже, бывшего служаку Гренадера, несмотря на довольно солидные габариты, в расчет особо не принимали. Может, причиной несколько пренебрежительного отношения ко мне послужил краткий рассказ Мухи о моих злоключениях – так требовали неписаные воровские законы.
Понятное дело, я не шел ни в какое сравнение с другими участниками застолья, каждый из которых в общей сложности отторчал в зоне, судя по трепу, от восемнадцати до тридцати лет…
– Так о ком ты там базлал, что я должен был знать, с кем связываюсь? – неожиданно среди общего веселья спросил Муха уже немного захмелевшего Кирпича.
– Отелился… мать твою! – выругался 'дядя Костя'. – Нашел время. Сегодня гужуем.
– А все-таки?
– Ты как пластырь перцовый… – Кирпич отхлебнул с горлышка пиво и с раздражением грохнул бутылкой о стол. – Что, сам не кумекаешь?
– На зоне мозги заржавели, – угрюмо буркнул Муха, глядя исподлобья на Кирпича.
– Вот и промывай… пока опять не загребли. А завтра…
– Сегодня!
– Так клево бармили…[30] – Старый положенец грустно вздохнул. – Но если ты настаиваешь…
– Еще как настаиваю. У меня псы на хвосте пасутся, а тут еще и фуцаны[31] пытались завалить. Что стряслось?
– Не фуцаны, а бандыри.[32]
– С каких делов?
– Ты у них спроси.
– Кончай темнить! Говори, что знаешь.
– Зуб на тебя имеют из-за твоих связей с Толоконником. Он угрохал кого-то из московских.
– Гмыря и Бобра, – подсказал лысый пердун, почему-то ехидно посмеиваясь.
– А я при чем?!
– Да верю я тебе, верю, – успокаивающе замахал руками Кирпич. – Будь они наши, разобрались бы на правилке. Но для таких, как эти, закон не писан.
– Меня пытался достать Чагирь. Я его узнал.
– Времена меняются, Муха. Юрики[33] уже не такие пошли, как в былые годы.
'Положенец' тяжело вздохнул и продолжил:
– Впрочем, что юрики – басивалы[34] теперь мазу держат[35] за бандырей… эх, глаза бы этого не видели! А что касается Чагиря, так он давно в столицу перебрался, в шестерках у местных крутых ходил. Поговаривали, что и мокрухой на хлеб с маслом зашибал. Дачу построил…
– Теперь его дача на два метра ниже уровня земли… сука! – Муха заскрипел зубами от едва сдерживаемой ярости.
– Туда ему и дорога, пусть за ним дешевки плачут. Но базар идет вовсе не о нем, а о том, что тебе шьют пристяжь[36] с колуном по уговору[37], отправившим ногами вперед оч-чень многих.
– Когда-то Толоконник был моим корешем, я не скрывал и не скрываю этого. Но теперь у него свои дела, а у меня – свои.
– Так-то оно так… – Кирпич снова жадно припал к горлышку пивной бутылки. – Уф! Ништяк… Вот я и говорю, что все равно нужно тебе когти рвать подальше отсюда. Пока все не образуется. У нас тут за год по две команды бандырей в каждом районе меняется, так же и в Москве. Через дватри года о тебе и думать забудут. 'Капуста' есть?
– Немного.
– С общака[38] поможем.
– Спасибо, дядя Костя, – прочувствованно сказал Муха, пожимая руку Кирпичу. – Не забуду… Мне еще и ксивы нужны. Хочу за бугор лыжи навострить. С ним, – показал он в мою сторону. – На тех, кто выдернул нас из зоны, надежды мало. Они обещали и загранпаспорта. Но теперь я им не доверяю. Кто-то из них ведь навел на меня Чагиря.
– Документы справим, будь спок. По этой части у меня все схвачено. Была бы 'зелень'. А она есть. Но что касается твоих корешей, поспособствовавших вашему полету[39], то здесь еще нужно разбираться.
– Я их зарою по самые…
– Не кипятись. Может, у них просто стукачок завелся. Вот и нужно посадить этого жука на горячую сковородку.
– Найду гада, век свободы не видать!
– Ты вот что, братан, собирай потихоньку вещички, пока я тебе майстрячу визу и билеты, а затем намыливай пятки. Я тут сам займусь этими делами скорбными. Можешь не сомневаться, исполню в лучшем виде. Такие дешевки и для нас опасны.
Лысый старикан и молчаливый мордоворот с челкой после этих слов Кирпича дружно закивали.
– Вот и лады, вот и договорились. – Кирпич наполнил стаканы. – За успех!
Пьянка продолжалась до позднего вечера. Около полуночи по приказу Кирпича нас подвезли поближе к снятой нами квартире. Осторожный даже во хмелю Муха не хотел, чтобы кто-либо знал, где наша нора, а потому мы шлепали по ночному Питеру добрых полчаса, пока наконец не добрели ко входу в наш подъезд.
Всю дорогу меня занимала только одна мысль: 'Наконец-то… Наконец-то… Еще поворот – и финишная прямая. Где ты прячешься, Толоконник? Жди, Волкодав уже спущен с цепи и идет по следу. Жди…'
Я даже мысли такой не допускал, что Муха за рубежом не кинется в объятия дорогого друга Саши Толоконника. Ему просто деваться было некуда: языков он не знал, связей в чужих странах не имел, а денег с общака нам в лучшем случае хватит на месяц при жесточайшей экономии.
А то, что Муха в разговоре с Кирпичом открещивался от Толоконника, было туфтой, враньем – уж ктокто, а я это знал…
Засыпая на маловатой для меня кровати, я бормотал где-то услышанные частушки: 'Ох, мать честная, кровать тесная. Куплю новую кровать – придет милка ночевать!'
И вздыхал – помечтай, пока в сознании…
Похоже, мне и на свободе светит монашеский образ жизни – Муха не отпускал меня ни на шаг. Но про девок ладно, наверстаю, какие мои годы, а вот выйти на связь с Кончаком я просто обязан. Притом немедленно, не позднее полудня следующего дня.
