десятков разбойников, а потом почти час невозмутимо декламировал какие-то стихи назидательного содержания застывшим в самых нелепых позах гуркхам.
Я невольно посочувствовал им – этот прием контактного гипноза, вызванный молниеносными, почти невидимыми глазу нажатиями на точки сосредоточения энергии ци, был очень болезненным, иногда просто невыносимо мучительным, а при желании мастера хэсюэ-гун – и смертельным.
После окончания импровизированной 'лекции' старик отпустил разбойников, благословив их на добрые дела. Зная Юнь Чуня, я представил, как он сокрушенно качал головой, созерцая сверкающие пятки незадачливых головорезов.
И самое главное – разбойники были как раз из той банды, которая напала на приютившую меня китайскую деревню. Теперь я понимал, почему Юнь Чунь пользовался среди этих отверженных таким непререкаемым авторитетом, а Бхагат Синг при упоминании имени отшельника едва не падал на колени в молитвенном экстазе…
Перемену в портье мог не заметить разве что слепой. Его туповатые остекленевшие глаза вдруг вспыхнули черным огнем, толстые, сарделькообразные пальцы задрожали и невольно сжались в кулаки, будто стараясь унять некий хватательный импульс, приказавший рукам- рычагам немедленно вцепиться мне в горло, а на квадратное небритое лицо наползла, словно плесень, мутная улыбка, что, похоже, должно было обозначать высшую степень восхищения и преклонения перед моей персоной.
Я даже не успел заметить, когда портье снова обернулся к доске с ключами. Теперь у меня на ладони лежала вполне цивилизованная отмычка небольших габаритов, никелированная и с биркой, где было выгравировано название гостиницы – 'Хеллас' (я так прочитал) и номер моих 'апартаментов', судя по цифрам, на престижном третьем этаже[50].
Несмотря на иронию, переполнившую меня, едва я вошел в холл, – мне вовсе не думалось, что гостиница на афинских задворках может поразить кого-либо шикарным сервисом и комфортабельностью помещений, – мой номер выглядел вполне сносно: облицованная мрамором ванная, крохотная гостиная, спальня… и даже белоснежное накрахмаленное белье.
Я стоял под душем не меньше часа. Казалось, что с потоками воды, льющимися в сливное отверстие, постепенно смывается мое недавнее прошлое, налипшее на тело старой коростой.
Удивительно – я не пробыл в Афинах и четырех часов, а Непал и все, что было с ним связано, уже подернулось флером, за которым прежде четкие контуры событий стали расплывчатыми, эфемерными и постепенно начали терять первостепенное значение.
Даже самое наболевшее – заноза в виде вопроса 'кто я?' – уже подвергалось эрозии цивилизованного мира с его благами и соблазнами, встречавшимися по пути из аэропорта. Мне в этот миг просто хотелось жить и наслаждаться жизнью.
Довольно просторный балкон-галерея, где я устроился в кресле, чтобы в тишине и спокойствии поужинать на свежем воздухе, простирался по всей длине пятиэтажной гостиницы; она больше лезла вверх, чем вширь, и напоминала спичечный коробок, поставленный на торец.
Наверное, на месте 'Хеллас ' когда-то был обычный городской дом, но затем владелец разбогател и, не долго думая, построил гостиницу, использовав только свой участок – в любом столичном городе цены на землю не каждому по карману.
Вот и вырос над одно и двухэтажными строениями кирпичный гриб с прозрачной шапкой – застекленным зимним садом на крыше.
Еда, доставленная в номер мальчишкой-посыльным, не отличалась особым изыском, способным возбудить зверский аппетит, а я не был настолько голоден, чтобы не обращать внимания на окружающий меня мирок.
С моего этажа было хорошо видно, что отель 'Хеллас' находится пусть и не в центре Афин, но и не на задворках, чего я и добивался, когда договаривался с таксистом о предстоящем маршруте.
Шустрый грек меня не обманул – гостиница абсолютно подходила на роль штабного пункта для предстоящей операции по поискам господина Сеитова, русского дипломата, разведчика и вообще сукиного сына, пытавшегося лишить меня жизни, а теперь и вовсе укравшего мое прошлое, без которого нет настоящего…
– Э-эй, красавчик! Привет!
Если бы вдруг над моей головой взорвалась бомба, и то я, наверное, на грохот взрыва так бы не отреагировал, как на эти простые слова, сказанные… по-русски!!!
Сцепив зубы, я медленно, будто боясь расплескать полную чашу внутри себя, повернулся на голос.
Галерея была разделена решетчатыми перегородками на секции, куда выходили двери номеров. Похоже, соседей справа у меня не было. А вот слева, в свете разноцветных фонариков, призванных и освещать и украшать фасад гостиницы (уже стемнело), стояли две вызывающе одетые девушки с явно славянской внешностью.
На ногах у них красовались римские сандалии с оплетающими лодыжки ремнями, а остальные детали туалета представляли собой полупрозрачную ткань, не закрывающую колени и больше показывающую, чем скрывающую.
Судя по дешевым побрякушкам и обилию краски, положенной на еще не утратившие юной свежести лица, это были проститутки, приехавшие в поисках хорошего заработка и приключений из лоскутных останков бывшего Советского Союза, разодранного на части голодной сворой коммунистов-отщепенцев, за одну ночь сменивших серую волчью шкуру пролетарского интернационализма на рыжую шакалью – махрового национализма, почему-то названного демократией.
– Мальчик, киска-а… Иди к нам, лапуля. Получишь все по полной программе. Ты меня слышишь, раджа? – Речь вела девица постарше возрастом с волосами, сплетенными в короткую, но толстую русую косу.
– Он не понимает, – вступила в разговор вторая, ростом пониже, но пофигуристей и с распущенными льняными волосами до плеч. – Иди сюда, индусик, – поманила она рукой. – Не бойся, от тебя не убудет. Меня зовут Маша. Понял? Ма-ша, Ма-ша… А ее, – указала пальцем, – Зизи. Усек? Зи-зи…
– Ни хрена он не фурычит по-нашему, – все так же обольстительно улыбаясь, сказала девица с косой. – Ну что молчишь, мать твою? Трахаться хочешь? Нет?
– А может, у него в штанах вместо прибора только огрызок? Может, он евнух? У них на Востоке, девки говорили, и такое встречается. А, Зинка?
– Тебе какое дело, что у него там? Главное, чтобы бабки были. Остальное мы доточим, вырастим и отдрючим. Что глазами хлопаешь, мущинка? Не хочешь или не стоит? Деньги у тебя есть, мой бородатенький красавчик? Понял – деньги. Бабки, 'капуста', 'зелень'… вспомнила! – рупии. У тебя есть ваши задроченные рупии?
– Молчит. Зин, а что, если он немой?
– Хрен его знает. По-моему, у него с крышей не в порядке. Видишь, как смотрит.
– Зин, давай свалим отсюда. У него такие глаза… бр-р-р! Мне страшно. Уйдем, а? Вечер только начинается, и зачем нам этот немой индус? Мужиков тут, голодных на наш передок, валом.
– Ладно. Покеда, мущинка! Оставим тебя, как неприкосновенный запас. Но уж в следующий раз, красавчик, ты так просто от нас не отделаешься.
– Зин, он ведь тебя не понимает.
– Дура ты, Машка! Читай по глазам. Он просто в трансе. А вот по какой причине – это
