отпустить его на все четыре стороны.
Так обычно поступают мастера высокого класса при встречах друг с другом: если ты слабей или хуже подготовлен – уступи, уйди с дороги, в этом ничего зазорного нет; ведь каждый пропущенный удар большого мастера несет смерть или тяжелейшее увечье.
Это только в кино человека месят, словно тесто, а ему хоть бы хны. Чушь собачья! Человеческое тело – не макивара, которую можно терзать, сколько душе угодно.
Однако он не послушался моего мысленного призыва. Мало того, все-таки сумел навязать свой ритм боя и поймал на болевой захват, да так, что я не смог даже освободиться от него путем 'выворачивания костей' в суставной сумке, когда размыкаются суставы.
Под руководством Юнь Чуня я научился и этим, поначалу болезненным, приемам – их обычно изучают едва не с младенчества – и мог преспокойно, что называется, разобрав руки на составные части, сбросить любые кандалы, веревки и наручники.
Мне не оставалось ничего иного, как просто убить его или покалечить.
И тут послышался крик.
Боковым зрением я увидел еще одного человека в костюме, похожем на мой; он держал в руках автомат с глушителем и был без маски. И он кричал, словно сумасшедший:
– Е-ерш! Остановись, братишка-а! Это же Волкодав! Остановись, Христа ради!
Меня будто ошпарило кипятком. Я оставил в покое первого и вскочил на ноги весь во власти недоумения, плавно перешедшего в транс, – мне показалось, что я его узнал!
– Андрей, что с тобой?! – Второй отбросил в сторону автомат и шагнул ко мне. – Ерш, я Сидор. Вспомни Южную Америку, вспомни, как мы искали твою жену и сына. Братишка…
Жену и сына? Жену…
– Сидор… – Мой голос почему-то стал чужим. – Я… я не все помню… я забыл… Сидор… Нет, не могу… вспомнить… Кто я?
– Андрей Карасев, а кликали тебя Ерш, – торопливо говорил Сидор, бледный от волнения. – А это Волкодав. Да что с тобой, в конце концов?!
В моей голове будто засверкали молнии; в висках появилась стреляющая боль. При неверном свете зарниц голова Сидора как бы раздвоилась: одна осталась на месте, а вторая вдруг проявилась в моем 'третьем глазе', в подсознании. Сидор!
– Мне кажется, ты был моим инструктором в каком-то лагере… да, действительно, в Южной Америке… – Я напрягся до ломоты в висках. – Сидор… а еще… если я не ошибаюсь, Акула…
– Да, да! – Сидор расслабился и порозовел. – Акулькин, Акула!
– Но тебя не помню… – обратился я к уже снявшему маску Волкодаву; тот вообще остолбенел и, едва дыша, смотрел на меня во все глаза. – И жену… сына… тоже не вижу… – Я обхватил голову руками. – Не вижу! Я все забыл… Забыл! У меня амнезия…
– Амнезия? – переспросил Сидор.
Он хотел еще что-то сказать, но тут раздался топот ног, и в комнату-бар ввалились вооруженные парни, похожие на киношных десантников. Во главе их был мужчина в годах с жестким сухим лицом и глазами потревоженной змеи, холодными и беспощадными.
Увидев его, Сидор-Акула и Волкодав дружно подтянулись и опустили руки по швам.
– Значит, нашли… – пробормотал он себе под нос, взглянув на них лишь мельком. – Отлично… – Он подошел к лежащим. – Они живы?
– Шевелятся, товарищ полковник, – не очень уверенно ответил Сидор.
– Шевелятся, да не все. – Полковник подошел к татуированному. – Ну, по этому пусть псы плачут.
Он посмотрел, как приводят в сознание Александра и хозяина виллы, а затем, будто что- то вспомнив, круто обернулся и направился к дивану, где сидел, положив руку на сердце, Сеитов.
– Полковник… – выдохнул тот с видом обреченного.
– Здравствуй, Амирхан. Давно не встречались.
– Давно… – словно эхо откликнулся Сеитов.
– На пенсии?
– Да.
– В коммерцию подался?
– Куда денешься, такова жизнь…
Со стороны могло показаться, что беседуют два старых добрых приятеля, встретившиеся после длительной разлуки. Но при ближайшем рассмотрении в их неспешном, несколько вялом разговоре чувствовалась какая-то странная напряженность, какой-то подтекст, неизвестный непосвященным.
– …И ты решил поправить свое финансовое положение… – буднично нудил полковник.
Сеитов отрицательно покрутил головой:
– Вы ведь знаете, что это не так. Мне приказали…
– Да, знаю. Наша служба заканчивается только на смертном одре. – Полковник стоял, покачиваясь с носков на пятки. – Но ты, надеюсь, не забыл и другие наши правила?
– Я готов, – просто ответил Сеитов. – Сердце все равно ни к черту. Уж лучше сразу… чем валяться бревном после третьего инфаркта.
– Ты мне всегда нравился, Амирхан.
– И я вас уважал, товарищ полковник.
– Прости…
– Ничего не попишешь – служба…
Полковник в раздумье пожевал тонкими жесткими губами, затем мрачно кивнул и посмотрел в мою сторону.
И отшатнулся, будто его что-то оттолкнуло.
– Ты-ы?! Карасев, ты жив?!
– Он вас не узнает, товарищ полковник, – поторопился сказать Сидор. – У него амнезия.
– А почему вас так удивило, что он жив? – вдруг резко спросил до сих пор молчавший Волкодав.
– Так, пора сворачиваться, – деловито сказал быстро совладавший со своими нервами полковник, будто и не услышал вопрос. – Все вниз! – приказал он тем, кто прибыл с ним. – Этих заберите, – указал на хозяина виллы и Александра – на них уже надели наручники и тщательно обыскали.
– Почему удивило?! Я прошу ответить на мой вопрос. Сейчас, – снова подступил к полковнику Волкодав, наливаясь кровью, когда в комнате остались лишь я, он, Сидор и совершенно безучастный ко всему Сеитов; труп татуированного можно было не считать.
– Я и сам узнал недавно, – отрезал полковник, не спуская с меня глаз.
– Что вы узнали? – не унимался Волкодав.
– Самолет, в котором Карасев летел к семье, разбился в горах, и он погиб. Так мне сказали…
– И все?
– Все, черт возьми!
– Его никто не искал?
– Этими вопросами занимается другой отдел. И тебе это известно.
– А где его семья? – Волкодав буквально сверлил полковника гневными глазами.
– Сначала вывезли в Непал, но потом, когда пришло известие о его гибели, жена забрала ребенка и ушла из дома, приобретенного для нее нашей резидентурой.
– Так они до сих пор в Непале?
