А вот это ты напрасно так говоришь. Видали мы козлов и покруче. Помнишь, чем кончил Храпатый? Я эту мразь размазал по стенке, академики собирали его по частям неделю, все равно подох… хе-хе…
Ж о р ж.
Но Сторожук ведь мент, а с ними не все так просто…
Г р у з и н.
Мои ребята уже не одного мента завалили. И что? Никаких проблем. Меня доставал однажды один… умник из угрозыска, не помню точно как его звали: Макарчук… а может, Макарченко… все равно подох… хе-хе… Я ему лично свинцовую примочку выписал… хе-хе… зарыли, как падаль, на Солонцах… там места всем хватит… хе-хе…
Даже при не очень хорошем освещении в кабине-те Сандульского было заметно, что Жорж стал белее стенки – таких откровений от Саши Грузина он не ожидал.
Я понимал состояние Сандульского – вдруг Грузин вспомнит по трезвянке, что он развязал язык?..
Всполошенный Жорж не знал, как повернуть разговор в иное русло. А его собеседника несло словно под горку на санках по наезженной в плотном снегу колее. – Ах, сволочь!
Баранкин даже заскрипел зубами от ненависти к Грузину.
– Так вот где Макарчиков… Ты его знал? – спросил он.
– Слыхал. Встречаться не приходилось.
– Я с ним учился. Мужик был – таких поискать. Настоящий сыщик, до глубины души порядочный человек. Его жена осталась с двумя мальцами, одному чуть больше года, а второй этой осенью пойдет в школу.
– Давай досмотрим…
Г р у з и н.
Ежели что, любые наезды спустим на тормозах. В деле этого мента меня… хе-хе… тоже пытались поиметь, но Шалычев нажал на кого нужно – и все в ажуре… хе-хе…
Ж о р ж.
Да, да, конечно, Шалычев…
Г р у з и н.
Что ты, евреец, можешь знать о Шалычеве?! Вот я – да. Мы с ним кореша. Давно. Никто об этом и не подозревает… Шалычев – большой любитель девочек… хе-хе… Осторожный… но все равно однажды влип по самые уши. С этими шалавами никогда не знаешь… хе-хе… что они могут вытворить. Попалась ему одна соска… клевая малышка… а после постельки оказалось, что была целка, что ей нет и пятнадцати, что легла с Шалычевым по пьяной лавочке и без своего согласия и что она идет прямиком в ментуру сдавать его со всеми потрохами… хе-хе… Каково?
Ж о р ж.
Бывает… конечно… Может, пойдем в зал? У меня там новая программа… и все такое…
Г р у з и н.
Да, бывает. Шалычев запаниковал, пришлось мне… хе-хе… придушить эту цыпочку. А девка была – ягодка, цимус. Ничего, все обошлось. Вызвал не кого-то другого, а меня. Кто у него настоящий друг? Я! Саша Грузин! Все сделал как нужно. Друзья они, как это… ага – в беде познаются… хе-хе… Понял, маланец?
Ж о р ж.
В-ва… П-по…нял…
Мы с Баранкиным переглянулись и молча покачали головами – ни фига себе понесло Грузина!
На экране было видно, что Жорж от страха едва не плачет.
А Саша Грузин, которого, похоже, прихватил приступ пьяной болтовни, глядя поверх головы Сандульского, все бубнил и бубнил монотонным голосом свои страшные откровения.
Наверное, в жизни любого человека, даже такого ублюдка, как Саша Грузин, наступает момент, когда просто нельзя самому нести груз памяти и возникает потребность выговориться, исповедаться даже не близкому человеку, а нередко первому встречному.
Поездной синдром…
Г р у з и н.
Сторожук, Сторожук… Кончим гада – и точка! Даю слово. Сторожук, эта вша, гнида чухонская, против меня прет? Все, заметано. Мы с тобой договорились. Только смотри, Жорж, сболтнешь кому лишнее… хехе… я с твоей задницы полос нарежу и псам скормлю… хе-хе… Понял?
Ж о р ж.
А как же… к-конечно… я всегда… сп-пасибо…
Г р у з и н.
И чтобы платил вовремя и сколько положено. А то знаю я вас, маланцев… хе-хе… еще те жучары, так и норовите нас в лапти обуть… хе-хе… Пойдем, обмоем наш договор. Скрепим по-мужски. У тебя пойло есть приличное? Да не то, что я поставляю, – это бурда, спиртяга вонючий. Пусть его пьют ханурики… или те, кто сейчас в зале… хе-хе… Есть? Тащи на мой стол… черт! Двери у тебя какие-то узкие…
Баранкин от возбуждения был красный, как вареный рак. Он метался по комнате, ероша рыжие волосы и мыча что-то нечленораздельное.
– Сядь! – наконец вызверился я. – Какая муха тебя укусила?
– Бр…ндо…Гр-зн! – Ну, Грузин – что из этого?
Я понял только последнее слово из его словесной абракадабры. – Все, Грузин приплыл! Ордер… у прокурора…
Баранкин опять понес что-то невразумительное:
– ОМОН… кр-нты…сегодня! Берем сегодня!
– Берем… кота, знаешь за что? Распетушился. Великий сыщик Баранкин, гроза мафии и прочая, проводит операцию по задержанию важного преступника. Прямой эфир, спецназовцы в масках, и только Баранкин в смокинге и при бабочке… Чушь собачья! Остынь и подумай.
Баранкин взвился, будто его ошпарили.
– О чем тут думать?! Действовать нужно, и как можно скорее!
– Не смешите нас жить, как говорят в Одессе. Этот материал – всего лишь первый камешек на могилу Грузина. Повременим, Слава, нам спешить некуда.
– Да ты… ты в своем уме?! Он ведь обещался прикончить Сторожука! Или ты мух ловил, пока работал видик?
– Это он по пьяни сболтнул, чтобы покрасоваться.
– Нет, я просто отказываюсь тебя понимать! Грузин – и ты сам это знаешь не хуже меня – слов на ветер не бросает. Сторожук – сотрудник милиции, и если… – Скажи еще – наш товарищ, соратник и брат, – перебил я его.
– Ну, не товарищ и не брат…
– Он сучара, каких поискать, отщепенец и продажная шкура. Тебе бы в плакальщицы податься, чтобы на похоронах разных подонков слезы крокодильи лить.
