Знать, не зря Сидор ужом вертелся, чтобы приладить свои оригинальные взрывные устройства под днища 'альфа-ромео' и белой 'девятки'. Это была еще та задачка: охрана не подпускала к машинам никого чужого ни днем ни ночью.
Ему пришлось разработать специальные электромагнитные 'лягушки-прилипалы', дабы замаскированные на пятачке возле 'Красной горки' в выдолбленных в асфальте углублениях мины точно нашли свои цели, приклеившись под днища автомашин, и взорвались в нужный момент.
Сидор и я не хотели, чтобы пострадали невинные…
И кажись, все прошло удачно – вокруг кафе не было ни души. Обычно простые горожане обходили это место, пользующееся (и не без оснований) дурной славой, стороной. Кроме того, заряд был рассчитан на локальный взрыв, при котором уничтожались только сидевшие в кабине.
А к ним жалости мы не испытывали…
Итак, чего я добился своим дурацким 'походом' во владения Груздя? Только одного – приобрел двух беспощадных врагов, вора 'в законе' Груздя и мафиозо Сашу Грузина, имеющих практически неограниченные возможности.
Конечно же, Грузину станет известно, что я открыл на него сезон охоты. Не думаю, что Груздь настолько самоуверен, чтобы решиться разобраться со мной в одиночку.
И такой расклад мог означать только одно – в этом городе меня будет искать каждая блатная шавка. Я уже не говорю о милиции и прочая.
Облава. Мне с Сидором светила облава.
Притом, по всем правилам: с красными флажками, охотниками, засевшими на номерах, фотороботом, который будет у каждого постового, и приказом стрелять на поражение. Живой я им не нужен.
Ну что же, моя задача, как это ни удивительно, упрощается. Если я кого-то из них нечаянно отправлю в ад (а им там самое место), то останется второй.
И уж его я постараюсь не упустить.
Опер
Саенко был взбешен.
Он не кричал, не размахивал руками, не стучал по столу, но в его налитых кровью глазах временами проблескивало что-то такое нехорошее, такое злобное и по-звериному жестокое, что мне хотелось стать перед ним на колени и заплакать.
Лучше бы я застрелился… -…Кто вам дал право единолично решать такие важные вопросы? Голос Саенко был тих, спокоен, но от этого спокойствия веяло могильным холодом.
– Товарищ полковник, я не придал значения…
– Бросьте! Не стройте из себя дурочку! Вы все знали, мало того, вполне сознательно заварили эту кашу. И как теперь все обернется, лишь аллаху ведомо. – Пусть так, но второй видеоматериал я просто не успел вам показать…
Я сопротивлялся по устоявшейся привычке любого подчиненного отмахиваться в таких случаях от свирепствующего начальника до последней миски лапши, которую он без зазрения совести вешает своему шефу на уши.
– А я вас разве не предупреждал, что при подобном развитии событий вы должны звонить мне в любое время дня и ночи?
Крыть было нечем.
Я оказался повержен, раздавлен, и что самое страшное – страдал от бессилия и невозможности все повернуть вспять.
Мне уже было известно, что вместе со Сторожуком погибли и двое подвизавшихся в бандитской среде ублюдков (ну и хрен с ними!). Но вот женщины, пусть о них и нельзя сказать что-либо хорошее из-за их весьма легкомысленного поведения, ушли из этой жизни и впрямь по моей вине.
И этот факт кроил мое сердце на куски.
Я молчал, склонив голову в полной безнадежности, переполненный раскаянием и гнетущей душу тоской.
Мне стало совершенно безразлично, какое решеие примет Саенко по моей персоне. Я готов был даже уйти по этапу прямо из его кабинета…
Как вдруг полковник резко сменил гнев на милость. – Ладно… с кем не бывает, – сказал он примирительно.
Саенко сильно потер свою лысину, будто на ее блестящей поверхности появилось матовое пятно и он решил срочно его заполировать.
– Продолжайте работать над тем же заданием. Только чтобы без всяких там ваших штучек! Видеоматериалы я забираю. Баранкин о них знает? – с виду невинно поинтересовался полковник, вбуравив в меня свои зенки. – Что вы, товарищ полковник!
Я возмутился так натурально, что даже сам себе поверил.
– Как можно…
– Хорошо. О нашем разговоре не должен знать никто. Никто! – подчеркнул он, для убедительности пристукнув ладонью по столу. – В том числе и вышестоящее начальство.
– Слушаюсь…
Вот сучара! Все-таки посадил меня на крюк, хмырь полированный. Зажабрил, как деревенского валенка.
Теперь, коснись чего, вдруг я когда-нибудь пойду против течения, заупрямлюсь, он меня с дерьмом смешает и скажет, что так и было.
Ну и положеньице, хоть в петлю лезь… – Кто будет заниматься… убийством Сторожука? Я наконец решился задать свой самый больной вопрос.
– Только не вы, товарищ капитан, – сухо отчеканил Саенко. – У вас других дел хватает.
'…Я сказал: капитан, никогда ты не будешь майором' – слова известной песни Высоцкого звучали в мой голове все время, пока я шел к своему кабинету, открывал дверь и усаживался за стол.
Словно с креста снятый, Баранкин встретил меня вопросом:
– Ну как?
– Хреновей не бывает.
– А что с видео… ма… м-му…
Не успел он договорить фразу, как я, словно тигр, перемахнул одним прыжком расстояние, разделяющее наши столы, и зажал Славке рот ладонью.
– Закрой пасть, черт тебя дери! – прошипел я ему на ухо.
– С-сумасшедший… – едва продохнул полузадушенный Баранкин. – Т-ты что, совсем того!..
– Прошу тебя, помолчи, Христа ради! – взмолился я шепотом. – Поговорим в туалете. Иди первым.
– Дубина стоеросовая… – бубнил Славка уже на ходу, морщась и потирая шею.
В туалете, на мое счастье, никого, кроме Баранкина, не было.
Набуромосившись, он стоял возле окна, закрашенного до половины белой краской, и что- то со злостью царапал ногтем на стекле.
– Объяснись, – потребовал Баранкин, едва я закрыл входную дверь. – Чертов битюг… –
