В СИЗО хаос: расщепленные взрывом двери, куски штукатурки, кислый дым от взрывчатки, который еще не успел выветриться. Ребята из спецназа курят, устроившись на каких-то ящиках у ворот. Только немногие сняли бронежилеты, остальные отдыхают в полной экипировке, до боли знакомой мне по Афгану.
Начальник следственного изолятора бледен и не выпускает из зубов сигарету, дымит, как заводская труба. Они с Палычем старые приятели.
– Из-за этих сволочей чуть кондрашка меня не хватила… – жалуется он подполковнику. – Теперь комиссии забодают – такое ЧП…
– Ты мне вот что скажи – убитые есть? – нетерпеливо спрашивает Палыч.
– Один. Всего один. Подследственный.
– Из тех, кто брал заложников?
– Нет. Этих молодчиков взяли живьем.
– Фамилия? – не отстает Палыч.
– Не помню. Зачем тебе?
– Нужно.
– Сейчас справлюсь…
Начальник СИЗО подзывает кого-то из своих сотрудников, спрашивает, тот разводит руками, при этом глупо ухмыляется. Мне его состояние понятно – радуется, что в такой передряге жив остался.
– Где труп? – наконец теряет терпение Палыч. – Веди к нему…
Убитый лежит на полу одной из камер. Он прикрыт какими-то тряпками, кажется, старыми простынями. Палыч, кряхтя, присаживается на корточки и открывает лицо покойника. Смуглая кожа, черные, чуть тронутые сединой кудри, крупный нос… Фишман!
– Как это случилось? – глухим голосом спрашивает Палыч.
– Когда спецназ вышибал дверь взрывом. Ему размозжило голову, – отвечает начальник СИЗО.
– А как он оказался под дверью? Ведь он не был… э-э… с теми, кто брал заложников.
Начальник СИЗО, как перед этим его подчиненный, в недоумении разводит руками…
– Ты предполагал нечто подобное? – усталым, бесцветным голосом обратился ко мне Палыч, когда мы усаживались в машину.
Я совершенно разбит, подавлен: похоже, все наши усилия и старания теперь не стоят выеденного яйца. – Угу… – Это единственное, на что у меня хватило духу. Мы молчали всю обратную дорогу. И только у входа в управление меня прорывает:
– Товарищ подполковник! Чем я провинился, что вы именно мне это дело сосватали? Ведь вы знали, знали, чем оно пахнет!
– Знал… – угрюмо соглашается Палыч. – Потому тебя и выбрал. – Спасибо за доверие.
Что-то мутное, нехорошее поднимается из глубины души, и меня охватывает необъяснимая злость.
– Между прочим, моя жизнь мне пока еще не наскучила.
Палыч вдруг ссутулился, стал как бы ниже ростом. Не глядя на меня, он тихо роняет:
– Жаль… Мне бы твои годы…
И, чуть прихрамывая, он поднимается по лестнице.
Я остаюсь. Мне нужно немного прогуляться, чтобы привести в порядок мысли и чувства. Неужто я трус? Теперь уже просто не знаю…
Но что прикажете делать, если передо мной резиновая стена? Я ее бодаю изо всех сил, упираюсь, как вол, она вначале поддается, а затем пружинит и, больно пнув, отбрасывает на прежние позиции. И так до бесконечности…
Фишман был уже мертв, когда спецназовцы вышибали взрывом дверь СИЗО. Такое заключение дал судмедэксперт. Допросы взбунтовавшихся подследственных ничего не прояснили. Тупик.
Что-то во мне надломилось. Это заметил даже счастливый Баранкин, совершенно ошалевший от своей любовной эпопеи.
– Серега, ты болен? – однажды спросил он участливо. – Я не болен… Я уже мертв.
Мне не хотелось даже языком шевелить – я как раз сидел за своим столом и бесцельно листал дело Лукашова.
– Морально мертв… – Ну ты даешь…
Озадаченный Баранкин подошел ко мне и принялся рассматривать фотографии, разбросанные по столу, украдкой поглядывая в мою сторону, – хотел продолжить разговор, но не решался.
– Серега, а Лозовой тебе зачем? – наконец спросил он после довольно длительной паузы, ткнув пальцем в один из снимков.
Я невольно опешил – это были фотографии, полученные мною из седьмого отдела. А на снимке, который заинтересовал Славку, был изображен таинственный незнакомец из ресторана при мотеле.
– Кто такой Лозовой?
– Мы вместе учились в школе милиции. Только Лозовой на курс выше.
– Где он сейчас?
– Ты что, не помнишь? Служит у нас, в управлении, в дежурной части. Старший лейтенант.
В дежурной части! В моей голове будто кто щелкнул выключателем, и мрак хандры тут же рассеялся. – Погоди…
Я быстро набрал номер дежурного по управлению.
– Алло! Говорит Ведерников. Кто дежурил… – Я назвал дату. – Жду… Понял, спасибо.
Именно Лозовой дежурил в ту ночь, когда бандиты ворвались в квартиру Лукашова к Тине Павловне! И спецгруппа захвата опоздала… Потому что кто-то предупредил.
Вывод напрашивается однозначный, но я все равно не могу поверить.
– Как тебе Лозовой? – спрашиваю Славку, напряженно смотрящего на меня.
– Мы с ним мало общались. Жлоб…
– Почему жлоб?
– Любитель выпить на дармовщину. А у самого снегу прошлогоднего не выпросишь. За копейку удавится. Так зачем тебе Лозовой?
– Интересуюсь… – неопределенно ответил я и стал складывать бумаги в сейф. – Извини, тороплюсь… Будет спрашивать Палыч, скажешь, что появлюсь часа через два.
Я спешил в парк у ресторана 'Дубок', где меня уже должны были ждать.
– …Во, здесь он стоял. – Долговязый юнец топнул ногой об асфальт аллеи.
– Я даже не успел заметить, куда он бил… – явно смущаясь, добавил второй, ростом пониже.
Он был бледен и немного прихрамывал. Собственно говоря, благодаря ему я и вышел на эту историю, случившуюся в вечер убийства Лукашова.
Парень после драки попал в больницу с тяжелыми травмами ноги и ребер, а его мать, не долго думая, заявила в райотдел милиции о 'хулиганах, избивающих наших деток'. В РОВД происшествие расследовать не спешили, хотели, видимо, спустить его на тормозах – такие драки случались через день, а эта, к счастью, обошлась без поножовщины.
Но мать пострадавшего обладала уникальной настойчивостью и добилась приема у самого генерала, после чего дело повесили на Баранкина. Вот тут-то и выяснилось, что четверых здоровенных парней избил всего лишь один человек.
Я слушал объяснение юнцов и их подружек и все больше убеждался, что это именно тот человек, которого я ищу: роста выше среднего, широкоплечий, быстр в движениях, очень
