– И не иначе.
– Да, – ответила она.
И быстро добавила, как бы извиняясь за откровенность:
– Немножко…
– Ни фига себе!
Я не изображал удивление. Я и впрямь удивился.
У меня были случайные связи, не скрою, и немало, но я никогда не считал себя красавцем, способным на подвиги в стиле Казановы. Просто мне удавалось находить подруг, которые придерживались тех же принципов, что и я: бери от жизни все сегодня, потому что завтра может не наступить.
– Расту в собственных глазах. – Сказав это, я расправил плечи. – Марья, неужели мне можно рассчитывать?..
– Э-э! – Она лукаво погрозила пальчиком. – Нехорошо пользоваться тем, что я подшофе.
– Вот так всегда…
Я сделал вид, что пригорюнился.
– Никто меня не жалеет…
– Сирота казанская… – фыркнула Марья.
– Конечно, сирота. Ни отца-матери, ни семьи, ни детей…
Тут меня прервали. Прибежал взмыленный официант с водкой в хрустальном графинчике. На закуску он принес маринованные грибы.
Я удивился: как официант мог догадаться, что мне нужно?
– У тебя что, прорезался дар предвидения? – спросил я бойкого малого.
– Простите – не понял…
– Разве я это заказывал?
– Ох, извините, перепутал столы.
Официант схватил графин, но я придержал его за руку.
– Стоп! Умерла, так умерла, – сказал я. – Тот стол обслужишь следующей ходкой. А это тебе чаевые – чтобы потом не забыть. – Я сунул ему в руку купюру. – Аванс. За проницательность.
Малый рассыпался в благодарностях и исчез с такой скоростью, что казалось просто растворился в воздухе.
Мы с Марьей чокнулись и выпили. Я и впрямь накатил почти полный стакан – чтобы немного успокоить расшалившиеся нервы. Ведь не каждый день приходится встречать смерть в человеческом обличье…
Я продолжал присматривать за Анубисом. Вполглаза. Иначе нельзя. Кто знает, что такое наружное наблюдение, тот меня поймет.
Практически любой человек может почувствовать, что за ним следят. Уж не знаю, каким образом. Наверное, мы обладаем способностью улавливать биотоки.
Но это обычный человек. А что касается профессионала, жизнь которого зависит от его способности вовремя обнаружить грозящую ему опасность, то здесь случаются ситуации совершенно фантастические.
Ерш, мой приятель-неприятель (случалось, что мы с ним бывали по разные стороны баррикады), объяснял, что у человека есть третий глаз, четвертый и так далее. От другого я не стал бы даже слушать такую ахинею, но Ерша никак нельзя было зачислить в разряд шутников и краснобаев.
Он не раз демонстрировал, что такое 'третий' глаз. Даже не взглянув на человека, ведущего за ним наблюдение, Ерш мог обрисовать его наружность и повадки. Мало того, он был способен вычислить ВСЕХ топтунов, каким бы образом они не передвигались – на своих двоих, в машине или по воздуху.
Если это был фокус, то мой приятель мог бы зарабатывать на жизнь в цирке. А если это действительно так, то я просто поднимаю руки перед поразительными человеческими способностями, которые до сих пор не исследованы должным образом.
Конечно же, Анубис опасность почуял. Правда, не сразу, а спустя полчаса с того момента, как я его заметил.
Он неожиданно застыл, будто окаменел, а затем стал методически, буквально пядь за пядью, исследовать глазами зал ресторана. (Метод, взятый на вооружение Анубисом, в просторечье называется 'уборка помещения'. Обычно он применяется при большом скоплении людей).
Это было плохо. Это было очень плохо. Теперь я не мог даже посмотреть в его сторону. Мало того, я вообще отвернулся от стола, где сидел Анубис, и постарался стать как можно незаметней. То есть, скукожился.
И все равно, я никак не должен был упускать Анубиса из виду. Просто не имел права. Доведется ли мне встретить его еще раз так, как сейчас, – когда он не знает, что попал на крючок, и не ведает, кто держит в руках удочку.
Я нашел способ, как следить за Анубисом, не вызывая у него подозрений.
Посреди стола стояло ведерко со льдом для охлаждения шампанского. Его никелированные бока и послужили мне зеркалом. Я лишь немного передвинул ведерко в сторону – сделал вид, что оно мне мешает.
Если Марье и показались подозрительными мои манипуляции, то она все равно даже глазом не моргнула.
Мы продолжали трепаться о всякой всячине, но я иногда отвечал невпопад, так как все мое внимание было сосредоточено на зеркальной поверхности ведерка.
В нем была видна лишь голова Анубиса. Я с невольным трепетом ждал, когда он примется работать с тем сектором зала, где сидели мы с Марьей…
Андрей
Они ехали долго. Закрывать глаза Андрею не стали, поэтому он понял, что едет в последний путь. От этого ему поначалу стало страшно, но постепенно смертный ужас, сковавший его ледяным панцирем, сменился на жажду жизни, добавившую в кровь изрядную порцию адреналина.
Бежать нужно, бежать! – думал Андрей, лихорадочно перебирая в памяти истории побегов, о которых немало наслышался от Дрозда. Главное, не пасть духом, вспоминал юноша слова приятеля.
Потерял волю к победе – значит, погиб. И побеждать в первую голову нужно себя, свое 'я'. Цепляйся за жизнь руками и зубами, выкинь из головы мысли о смерти – и тебе на помощь придет счастливый случай.
Ему не по нраву нытики и трусы, он любит стойких и несгибаемых.
Так поучал Дрозд.
Но одно дело размышлять гипотетически, а другое – самому очутиться на помосте, где уже стоит палач с топором. Даже очень мужественные люди в таких случаях нередко теряют голову и становятся безвольными, послушными жертвами, безропотно идущими на заклание.
А что говорить о бедном юноше, который прожил всего ничего и никогда не сталкивался с жестокой изнанкой жизни…
Его привезли на окраину города, в лес. Пока ехали, Февраль несколько раз беседовал по
