И лишь когда я докуривал третью сигарету, до меня, наконец, дошло, что Анубис все-таки смотрит, но по направлению сектора, где расположен мой столик.
Ему что, Марья понравилась!? Не хватало еще, чтобы он решил завязать с нею знакомство и попытался затащить в свою постель. Убью гада! Тогда точно убью.
Плюнув с досады, я решительно покинул помещение туалета и снова поплыл обратно, изображая парусник, попавший в шторм. Анубис даже не удосужился взглянуть на меня. Это обстоятельство радовало, но не до потери штанов. Если он нацелился на Марью… Блин!
– Нужно закругляться, – решительно сказала Марья, когда я сел на свое место.
– Это почему?
– Мне кажется, вам уже хватит.
Она многозначительно указала глазами на графин с водкой.
– А еду и выпивку заберем с собой? Тут еще припасов на добрый час хорошего застолья. И кстати, не мешает под занавес выпить чашечку кофе и съесть мороженное.
– Не будем забирать. Оставим.
– Марья, это преступление! Стол влетел мне в круглую копеечку, и теперь ты хочешь, чтобы я оставил сие дорогое великолепие халдею!? Нет уж, дудки. Гулять, так гулять.
– Вот уж не думала, что вы такой жадный.
– Рачительный. Не жадный, а рачительный. Это, как говорят в Одессе, две большие разницы.
– Наверное, у вас в роду были кулаки.
– Скорее всего. А может, купцы. Иначе откуда бы у меня взялась коммерческая жилка?
– Вот потому ваших дальних предков и раскулачили.
– Не понял…
– Объяснить?
– Конечно. Я люблю исторические экскурсы.
– А вы не обидитесь?
– Марья, о чем базар…
– Ловлю на слове. – Марья лукаво улыбнулась. – Вы очень нерешительный человек. Я бы даже сказала – ретроград. А в бизнесе нужно подметки рвать на ходу. Риск всегда окупается. Нельзя сидеть сиднем за воображаемой стеной.
– Спасибо, дорогой сэнсэй.[19] – Я церемонно склонил голову. – Учту на будущее. Кстати, я уже 'рвал подметки'. Вспомни Висловского. Но причем здесь мои предки?
– Будь у них большой коммерческий талант, они сразу бы почуяли, чем пахнет мировая война и революция.
И перевели бы свои капиталы в заграничные банки. Так, кстати, сделали многие. Почему- то об этом официальная история умалчивает.
– Да-а-а… – протянул я мечтательно. – Это было бы здорово. Блеск!
– Вы мечтаете уехать за рубеж?
– А кто этого не хочет? Только с моим хилым капитальцем там делать нечего. Будь мои предки посообразительней, я бы сейчас на Женевском озере чаи гонял и в ус не дул. Виллы в Швейцарии и Монако, счет с крупной цифирью и множеством нулей в надежном банке, тачка, изготовленная по спецзаказу…
Живи – не тужи. Никаких тебе бандитов, рэкета, грязных бомжей, продажных политиков, митингов, войны… Мечта, кто понимает.
– Вы это серьезно?
– Марья, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.
– Тогда вы не патриот.
– А кто сказал, что я имею какое-то отношение к этому слову?
– Ну как же… – Марья опешила.
– Понятно. Как бывший военный, когда-то принимавший присягу, я должен вскакивать в шесть утра и стоять навытяжку, пока играют гимн страны. А при виде красного боевого знамени я просто обязан рыдать от умиления.
– В таких вопросах не шутят, – сказала Марья с серьезным видом.
– А я и не шучу. Сейчас слово 'патриот' приравнивают к слову 'националист' и считают бранным. Ни больше, ни меньше. Учитывая новые веяния, я стараюсь перестроиться. Чтобы меня не обвинили во всех смертных грехах и не приклеили соответствующий ярлык. А теперь возражай, если сможешь.
– У меня нет слов…
– Значит, я тебя переубедил.
Я весело рассмеялся.
– Черт побери, о чем мы болтаем!? Марья, давай поговорим о любви. Благо атмосфера как снаружи, так и внутри, – я похлопал себя по животу, – к этому располагает.
– Да ну вас! – Марья изобразила обиду. – Я не могу понять, когда вы шутите, а когда говорите всерьез.
– Марья, я серьезен только в двух случаях…
Я многозначительно умолк.
– В каких именно?
– Любопытно?
– Еще как.
– Во-первых, когда сплю…
– Максим Семенович!..
– Дай договорить. Нет ничего на свете более серьезного, нежели сон. Я в этом имел возможность убедиться не один раз, притом на собственном горьком опыте. Поэтому я особенно тщательно и с полным сознанием важности момента отношусь ко всему комплексу 'сонных' мероприятий. Это и надежно защищенное жилище, и удобная постель, и чистое накрахмаленное постельное белье, и хорошая звукоизоляция, и бутерброд с молоком или кефиром на ночь, и еще кое-что, весьма существенное… иногда.
– Согласна. Пусть так. А во-вторых?..
– Во-вторых, дорогая Марья Казимировна, я очень серьезно отношусь к проблемам, от которых зависит продолжительность моей жизни.
– Может быть…
В голосе Марьи явственно прозвучало сомнение.
Наверное, она решила, что я и впрямь наклюкался, и что меня понесло. Судя по всему, Марья давно уверилась в мысли, что я не в состоянии как следует защитить ни фирму, ни себя.
Но я сказал ей чистую правду. Иначе мне не удалось дожить бы до своей воинской пенсии.
Я подозревал, что Марья считает меня примитивным обывателем, ожиревшим пингвином, которому дороже всего родное гнездышко, выстеленное теплым мягким пухом. Ладно, пусть ее…
Увы, рассказать ей, кто я на самом деле, не позволяет не только присяга, но и элементарная осторожность.
Бахвальство до добра не доводит…
Мы продолжили застолье. Я по-прежнему посматривал на зеркальную поверхность ведерка, чтобы не выпускать из виду Анубиса, но уже сидел прямо и не изображал из себя пенек в камуфляже.
'Мистер Смерть', конечно, крутой мужик, но и мы, чай, не пальцем деланные. Я сейчас не
