Зачем он показал отцу этот проклятый план!? Ведь сразу было ясно, что Николай Данилович не упустит такой интригующий случай. Если бы он тогда знал… Если бы знал!
Ротгер шел в лабораторию алхимика. Он не любил торчать за спиной Теофраста, когда тот занимался какими-то опытами, совершенно непонятными для рыцаря, который не настолько был образован, чтобы разбираться в исследованиях брата по вере. В помещении стояли запахи серы, нашатыря и еще каких-то совершенно отвратительных ингредиентов – как в аду. Кроме того, в плохо освещенной и слабо проветриваемой лаборатории всегда было жарко и душно, поэтому Ротгер предпочитал охоту на свежем воздухе на диких зверей и двуногих животных – несмотря на постоянные карательные экспедиции, разбойники в окрестных лесах все еще пошаливали.
В общем, рыцарю до смерти не хотелось зря переводить время в обществе Теофраста, хотя тот и был компанейским парнем и превосходным рассказчиком. Но приказ магистра ордена Креста и Розы был ясен и недвусмыслен – по возможности никогда не выпускать из виду алхимика и слать голубиной почтой отчеты о проделанной Теофрастом работе. Следить за братом по вере было очень неприятной и тягостной обязанностью, поэтому Ротгер подсунул Теофрасту слугу, который разбирался в алхимических премудростях и был по-собачьи предан рыцарю, выкупившему его из литовского плена, где за какие-то серьезные прегрешения ему грозила виселица. Правда, перед этим пришлось убрать прежнего помощника алхимика. Но этим делом Ротгер не занимался.
Проблему сняли «невидимые» – тайная служба ордена розенкрейцеров. За два дня до поездки помощник Теофраста вышел погулять и свалился в крепостной ров. Потом нашлись свидетели, которые рассказали, что он перед прогулкой наливался вином в какой-то харчевне. На том дело и закончилось. Впрочем, Теофраст не сильно убивался по своему помощнику. Тот и раньше отдавал должное Бахусу и не отличался пунктуальностью и прилежанием.
Новый слуга Теофраста, исполняющий роль подмастерья алхимика, имел несколько несомненных достоинств: был немым, потому что в плену ему вырвали язык, притворялся перед всеми, кроме Ротгера? глухим и имел острый, аналитический ум, столь несвойственный бывшему школяру-недоучке, которого когда-то выгнали из учебного заведения за лень и пьянство.
Наезжал Ротгер и к Вратам Судеб. Правда, воины втихомолку называли холм с курганами Седлом Дьявола, но суть того, что там происходило, не менялась.
Холм преображался. Сотни пленников мостили дорогу, насыпали террасы, делали лестницу и какие-то другие работы, о которых не стоило знать даже Ротгеру. Полная информация о фронте работ по обустройству Врат Судеб была только у Теофраста. Однако, на эту тему он не распространялся. Но Рогтгар за это не держал на него обиды. Он понимал, что Теофраст всего лишь неукоснительно исполняет приказ Коллегии Святого Духа, обязательный для всех посвященных без исключения. Тем, кто такие приказы нарушал, – вольно или невольно – нельзя было позавидовать…
К работам на холме и охранным мероприятиям Ротгер не касался. Магистр ордена Креста и Розы для руководства работой прислал какого-то темнолицего сарацина, который был угрюм, необщителен, разговаривал только на латинском языке, и то из рук вон плохо.
Ему дали большой отряд кнехтов, вольнонаемных мастеров – преимущественно немцев и итальянцев – и пригнали откуда-то пленников. Но не литовцев и не поляков, а жителей каких-то дальних стран, общаться с которыми мог только сарацин, судя по всему, тоже посвященный, притом высокого ранга.
Кнехты, не занятые охраной пленников, рыскали по окрестностям. Надо отдать им должное – их действия были более эффективные, нежели вылазки отряда Ротгера под руководством Гуго. Они отличались свирепостью и нечеловеческой жестокостью, и спустя какое-то время местное население начало бояться их как чумы. Кроме того, вокруг холма с тремя курганами на вершине специальный отряд мастеровых установил различные ловушки – капканы, ямы, самострелы, петли, западни, ловушки с копьями и падающими бревнами, и еще кое-что, уже из арсенала алхимиков ордена Креста и Розы.
Благодаря этим приспособлениям ничто живое не могло без смертельного риска для жизни подойти к Вратам Судеб на расстояние ружейного выстрела ни днем, ни, тем более, ночью.
Сегодня Ротгер не стал спускаться в подземелье крепости, чтобы пройти в монастырь тайным ходом. В последнее время ему стало казаться, что за ним кто-то следит. Это неприятно чувство усиливалось, когда он приходил в лабораторию Теофраста. Рыцарь даже хотел послать сообщение Коллегии Святого Духа, чтобы они направили сюда опытных ищеек, но вовремя передумал. Получалось так, что он не справляется со своими обязанностями главного охранителя монастыря. А это было чревато многими неприятными последствиями для Ротгера и его дальнейшего продвижения по длинной лестнице для посвященных, поднимающейся к сияющей вершине братства Креста и Розы.
Рядом с Ротгером шел оруженосец Гунд. Это был добрый малый, обладающий отменной реакцией, несомненной отвагой и поразительной способностью спать двадцать четыре часа в сутки. В то время как его сеньор отключился от восприятия окружающего мира и витал мыслями в эмпиреях, Гунд предавался более приземленным плотским мечтаниям.
Дело в том, что когда он просыпался, на него нападал зверский аппетит, и оруженосец трескал все подряд, пока его снова не одолевал сон и он не погружался в сладкую негу. Гунд шел и гадал, выполнит ли его просьбу монах-пекарь, обещавший приготовить сегодня к обеду лично ему большой пирог с мясом куропаток. Вчера оруженосец специально ходил в близлежащий лесок, где тайком от всех ставил силки, и возвратился со знатной добычей – четырьмя жирными птичками, при одном взгляде на которые у оруженосца текла слюна.
Жизнь прекрасна, думал Гунд, безмятежно улыбаясь утреннему солнцу и подставляя свое юношеское лицо с пухом на подбородке вместо мужской щетины под ласковые прикосновения легкого ветерка. Ему здорово повезло, что он не остался в родовом замке Ротгера исполнять капризы взбалмошной жены рыцаря, большой любительницы заниматься рукоприкладством. Он так и не понял, почему его заинтересовал куст на повороте тропы. Гунд посмотрел в его сторону более пристально – и с ужасом увидел, что прямо в его господина летит стрела!
Все внимание бедного юноши сконцентрировалось на ее острие, надвигающемся неотвратимо, как сам рок. Гунду вдруг показалось, что полет стрелы резко замедлился, и теперь он увидел, что это вовсе не стрела, а арбалетный болт.
Не отдавая себе отчета в том, что он делает, оруженосец, как сомнамбула, медленно- медленно, – по крайней мере, ему так показалось – сделал шаг в сторону и закрыл своим телом Ротгера.
Гунд с непередаваемым ужасом наблюдал, как болт приближается к его груди, словно тихо плывет по невидимым волнам, как он протыкает кожаную безрукавку, входит в тело, разрывая мышцы и связки, и погружается почти по самое оперение. Затем появилась кровь. Она била не фонтаном, а сочилась по капле. И только потом пришла боль. В отличие от замедленного полета болта, она была резкой, одномоментной и всепоглощающей. Гунд в шоке тихо вскрикнул и упал на землю уже без сознания…
Ротгер поначалу ничего не понял. Он бессмысленно глядел на тело юноши, лежащее возле его ног. Слишком уж резким был переход от мыслей возвышенных, даже где-то государственных, до голой житейской прозы. Но годы, проведенные на полях брани, где
