Пусть уж лучше народ молится, нежели начнет с транспарантами в руках качать права под окнами здания районной администрации.
То, что ксендз – католик, никого не смутило и не удивило. За последнее десятилетие в некогда православной области не появились разве что почитатели богини Кали[3]. Различные секты плодили и размножались как грибы после дождя.
Коллектив, на который можно было опереться в своих трудах, у ксендза был. В поселке жило множество семей поляков (если не сказать большинство), в свое время сосланных большевиками в Сибирь уж неизвестно за какие провинности. Когда полякам вышла амнистия, они не стали возвращаться на свою родину (кто бы им это разрешил?), лишь поменяли холодный север на более благодатные края.
Все поляки, в пику своим большевистским угнетателям, исповедующим в открытую коммунизм, а втихомолку православие, так и остались католиками. Поэтому приезд Рудзевича они встретили с большим энтузиазмом. И вскоре благодаря их усердному бесплатному труду контора потребкооперации превратилась в католическую молельню, звучно наименованную костелом. Конечно, это было не то, что хотелось ксендзу. Но всевышний велел терпеть, и Рудзевич терпел, работая каждодневно, как пчела. Вскоре его стараниями количество прихожан возросло, многие бросили пить и даже курить. И молва о святом отце, о его добром сердце и великих щедротах, покатилась по окрестным селам как колобок.
Сегодня Рудзевич весь день ощущал какое-то беспокойство. Во время службы ему вдруг показалось, что он не застегнул ширинку, и хотя брюки были скрыты под церковным облачением, ксендз сбился на полуслове, и его бросило в пот. К вечеру внутреннее волнение усилилось. Рудзевич места себе не находил. Наверное, магнитная буря, думал он, пытаясь успокоиться. В его годы (Рудзевичу недавно исполнилось сорок лет) на здоровье влияют и вспышки на солнце, и полнолуние, которое приносит бессонницу, и даже землетрясения на другой стороне земного шара.
Ксендз достал из холодильника свиные колбаски, которые он готовил собственноручно, и положил их на горячую сковородку, где уже скворчал жир. Аппетитный запах жареного мяса со специями мгновенно наполнил кухоньку и выплеснулся в открытую форточку.
Во дворе тихо заскулил голодный пес; он сидел под окном и смотрел, не отрываясь, на занавеску, которая скрывала хозяина от его по-человечески умных и тоскливых глаз. Пса Рудзевич завел после того, как воры украли у него кур. Ксендз относился к еде очень серьезно. Поэтому он предпочитал овощи со своего огорода – без нитратов, мясные продукты и яйца – из собственного хлева, когда живность кормится не подозрительной смесью неизвестно чего под названием комбикорм, а качественным зерном, отрубями, свеклой и картошкой.
Рудзевич держал кабанчика, два десятка кур и стадо гусей, которых трудно было сосчитать – ранним утром гуси уходили к реке, а возвращались, когда вечерело. Свежим молоком его снабжали прихожане, которые также помогали своему пастырю управляться с большим огородом площадью в тридцать соток. Ему нравилась простая деревенская жизнь, хотя иногда мысли и мечтания ксендза долетали и до папского престола, на котором сидел его земляк. А почему бы и ему, ксендзу Рудзевичу, не властвовать в Ватикане?
Папа ведь тоже поначалу был простым священником…
Рудзевич вдруг почувствовал, как темнота позади него сгустилась и материализовалась. Это было очень неприятное ощущение – словно ему за шиворот бросили живого скользкого ужа. Так иногда подшучивали над ним в детстве сверстники.
Он резко обернулся и посмотрел на темный дверной проем. Там стоял человек! Ноги ксендза вдруг стали ватными, и он плюхнулся на табурет.
– Матка боска… – прошептал испуганный ксендз.
– Не нужно упоминать матерь божью всуе, – строго сказал человек и зашел на кухню.
Он был высок, худощав и одет во все темное. На его аскетическом длинном лице, изрезанном глубокими морщинами, выделялся нос, который был похож на ястребиный клюв. Но внимание ксендза привлекли глаза незнакомца. Они были пугающе черны, и в них горел адский огонь фанатизма и жестокости. Они прожигали Рудзевича насквозь, и он почувствовал, что начал задыхаться. Так всегда было, когда ксендз сильно волновался.
– Как… – каркнул Рудзевич. – Кгм! – прокашлялся он. – Как вы сюда попали?
– Через дверь, – коротко ответил незнакомец.
– Но я запер ее!
– Вы хотели это сделать, но забыли. Так бывает.
Рудзевич не поверил незнакомцу. Он точно помнил, что запер входную дверь молельни на ключ. Но спорить с этим странным человеком ксендз не стал. Ему казалось, что между ними пропасть, через которую боязно прыгать.
Он лишь спросил:
– Кто вы?
Прежде чем ответить, незнакомец достал из потайного кармана массивный серебряный перстень с большим черным камнем и надел его на безымянный палец правой руки. К полированной поверхности камня была прикреплена золотая бляшка в виде оскаленной головы волка или пса. Увидев перстень, Рудзевич мгновенно успокоился. Он встал и выжидающе посмотрел на незваного гостя.
–
–
Незнакомец протянул руку с перстнем, Рудзевич встал на колени и поцеловал изображение оскаленной пасти.
Когда губы ксендза коснулись перстня, ему показалось, что по телу пробежал электрический ток. Его скромную обитель удостоил посещением сам генерал ордена Иисуса!
– Встаньте, сын мой, – приказал незнакомец, оказавшийся одним из руководителей ордена иезуитов; возможно, он был даже магистром.
Рудзевич, с трудом разгибая мгновенно одеревеневшие ноги, поднялся и покорно склонил голову перед своим непосредственным начальником. В иезуиты Рудзевича сосватал приятель. Они учились и получали сан вместе, но затем их пути разошлись. Приятель очень быстро сделал карьеру и стал каноником[6], в отличие от Рудзевича, влачащего жалкое существование в захудалом приходе.
Но надежды Рудзевича на быстрый карьерный рост не оправдались. Правда, его перевели в другую местность, где жил народ побогаче, однако, как был он простым ксендзом, так и остался.
Перемены в его судьбе наступили три года назад. Рудзевича вызвал к себе сам кардинал и после недолгой беседы благословил на тернистый путь первопроходца – ксендз должен был вместе с несколькими подвижниками оставить Польшу и отправиться в православную Россию, где так исторически сложилось, что народ католиков и на дух не терпел.
Сникший Рудзевич воспротивиться воле высшего церковного начальства не мог – не имел права. Но вечером того же дня его посетил один из братьев ордена Иисуса, старший офицер, если применить военную терминологию, и рассказал, что служение Господу в России не опала, а большое доверие.
Орден в лице церкви посылает Рудзевича, чтобы он создал во враждебном
