православном окружении ячейку иезуитов, которая в будущем могла бы стать опорным пунктом католицизма в регионе. Для этого выделены большие средства. Самому Рудзевичу было твердо обещано через пять-семь лет честного и беспорочного служения папскому престолу хорошую синекуру или в Польше, или в другой стране Запада.
Ксендз рьяно взялся за работу, но особыми успехами похвастаться не мог. Даже его земляки-поляки, истинные католики, и те были заражены вирусом марксизма, который в России выродился в пофигизм – всем все было до лампочки. Но самое страшное заключалось в том, что постепенно и Рудзевич начал меняться. Не помогали ни чтения молитв, ни епитимьи, которые он накладывал сам на себя, ни долгие вечерние беседы перед зеркалом, когда он убеждал свое отражение, Рудзевича-перевертыша, не сходить с пути истинного, не пасовать перед трудностями. Чтобы быть более убедительным в своих увещеваниях, ксендз ставил рядом бутылку доброго самогона и стакан, и время от времени причащался, закусывая корочкой ржаного хлеба и соленым огурцом.
Нужно сказать, что самогон тоже был собственного производства. Ту пакость, что пила его паства, Рудзевич брезговал даже нюхать. Свою «огненную воду» ксендз гнал из сахара, затем с помощью марганцовки убирал сивушные масла, а потом пропускал два раза через фильтры с древесным углем. Полученную жидкость Рудзевич облагораживал, настаивая на дубовой коре и чае с добавлением других ингредиентов – ванили, корицы, сахара, кофе и так далее. Конечный продукт у ксендза получался гораздо лучше самопального «виски», которое стояло на прилавках магазинов.
– Нам не помешают? – отрывисто спросил высокопоставленный иезуит.
Он говорил с легким акцентом – как латыш. Но истинную национальность ночного гостя определить было трудно.
– Нет, – ответил Рудзевич, не поднимая глаз.
– Успокойтесь и держитесь свободно, брат, – смягчил тон иезуит. – Я ваш гость.
– Да, да, конечно…
– Кажется, у вас что-то подгорает.
– Ах!..
Рудзевич стремительно бросился к электроплите, схватил сковородку и поставил ее на специальную подставку. Ему сильно хотелось есть, но присутствие начальства – а иезуит был для ксендза очень большим начальником – смущало его и сковывало инициативу.
Гость выручил Рудзевича. Казалось, он мог читать мысли.
– Надеюсь, вы пригласите меня отужинать…
– Именно это я и хотел предложить, ваше преосвященство! – обрадовано воскликнул ксендз. – Чем Бог послал… Присаживайтесь, я сейчас…
Спустя десять минут стол в гостиной ломился от снеди; ксендз был запасливым человеком. Кроме колбасок, Рудзевич подал отличный швейцарский сыр, за которым ему пришлось ездить в райцентр, копченую рыбу, маринованные грибы, паштет из гусиной печени, крестьянское масло со слезой, соленые огурцы-корнишоны, свиной окорок, соус ткемали, моченые яблоки, зелень и монастырский квас, тоже собственного производства, изготовленный по старинному рецепту.
– А вы тут неплохо устроились, – с одобрением сказал иезуит.
–
–
Довольные друг другом, они в ускоренном темпе воздали хвалебную молитву Творцу всего сущего и принялись трапезничать. Немного поколебавшись, Рудзевич робко сказал:
– Вы, наверное, здорово устали с дороги… Не желаете восстановить силы церковным вином?
– Честно говоря, я не люблю сладких вин. Но если у вас есть что-нибудь покрепче и не очень сладкое, не откажусь…
Самогон иезуиту понравился. Похоже, он так и не понял (или искусно притворился непонятливым), что употребляет самопальное пойло, потому что ксендз подал спиртное в хрустальном графине. А Рудзевич скромно промолчал о своих успехах на почве самогоноварения, резонно полагая, что в этом нет большого греха перед орденом и церковью. В крайнем случае, он будет держать ответ перед еще более высоким начальником – Господом, который, в отличие от отцов-иезуитов, гораздо терпимее и благожелательнее к своим неразумным детям, погрязшим в грехах.
После ужина, когда ксендз сварил кофе, гость отхлебнул глоток горячей ароматной жидкости, вытянул длинные ноги и сказал:
– Времени у меня мало, поэтому сразу перейдем к делу…
Он испытующе посмотрел на ксендза. Под взглядом генерала ордена иезуитов Рудзевич невольно поежился – он был холоден, как черный лед, и беспощаден, как готовая к нападению змея.
– У вас есть среди паствы надежные люди? – спросил иезуит.
Немного поколебавшись, ксендз осторожно ответил:
– В общем… наверное, да.
– Это не ответ, – сухо сказал гость. – Мне нужно три-четыре человека, возрастом от двадцати пяти до сорока лет, без вредных привычек, крепких, выносливых, не болтливых и готовых выполнить любое задание во славу Господа нашего.
Рудзевич задумался. Иезуит терпеливо ждал, отрешенно глядя на занавешенное окно, откуда слышалось звяканье цепи, на которую был посажен пес.
– К людям в душу не заглянешь… – наконец молвил Рудзевич. – У меня есть на примете один прихожанин…
– Только один?
– Мне кажется, это как раз тот человек, который вам нужен. Молодой, сильный, пользующийся авторитетом среди прихожан и… кгм!.. в определенных кругах. А с его помощью вы найдете и остальных.
– Что значит «в определенных кругах»?
– Он был не в ладах с законом.
Рудзевич замялся.
– Можете не продолжать…
Генерал ордена иезуитов смотрел на ксендза тяжелым взглядом.
– Мне все ясно. – Он слегка покривил свои тонкие губы. – Добрый пастырь и заблудшая овца – это для романтиков. Солдаты ордена Иисуса в первую голову должны быть прагматиками. Вы используете этого человека, чтобы слепые прозрели и увидел свет истинного учения, а глухие услышали слово божье. Не так ли?
– Так, – растерянно ответил ксендз. – Но как вы?..
– Вы познакомите меня с этим человеком… завтра, – не стал вдаваться в объяснения высокопоставленный иезуит. – Но так, чтобы нашу встречу не видели и никто о ней не знал.
– Как прикажете, – поклонился Рудзевич.
– Брат, я не приказываю, я прошу…
Голос высокопоставленного иезуита стал мягче плавленого воска.
– И не для себя лично, а во благо святой церкви и ордена.
– Слушаю и повинуюсь…
Ксендз снова поцеловал руку своего босса – на этот раз с подчеркнутым