везли на тележках туго набитые сумки, о чем-то спорили, торговались до хрипоты, а иногда и хватались за грудки. Лишь одни контингент барахольного сообщества выглядел солидным и никуда не торопящимся: коротко стриженный 'быки' деловито и не спеша обходили свои 'кормушки', собирая ежедневную дань и зорко отслеживая чужих, иногда имеющих наглость забираться на их территорию. 'Чужими' они считали таких же мордоворотов, только из конкурирующих банд; менты и налоговики были для них своими в доску, потому что стояли 'на довольствии' и отрабатывали положенное им содержание с не меньшим рвением, чем их 'кормильцы'.
С майором едва не случился конфуз. Пробираясь среди людского месива, он неожиданно наткнулся на соседку с верхнего этажа Грачиху. Здоровенная бабища как обычно вещала своим трубным гласом сдвинутые набекрень истины, почерпнутые из 'желтой' прессы. И самое интересное – в благодарных слушателях, судя по собравшейся возле ее лотка толпе, у Грачихи недостатка не было. Трусливо втянув голову в плечи, Клевахин поторопился шмыгнуть в толпу – от греха подальше. Ему вовсе не хотелось, чтобы гром-баба, увидев его, заорала на всю Подкову, как это случалось при встречах в их дворе: 'Здорово, мент!
Тебя еще не грохнули?'. Майор даже не пытался возмущаться – что с нее возьмешь? Он уже точно знал, что единственным противоядием от этой наглой и бесцеремонной стервы была только пуля. К своему глубокому сожалению, он не был настолько кровожадным…
Гугу опер нашел на самом бойком, 'проходном', месте. Нищий сидел прямо на земле и тоже, как и Грачиха, болтал без умолку, притом со смешочками. Наверное, по Подкове гуляла зараза словесного поноса – наподобие эпидемии гриппа. К удивлению Клевахина, Гуга не просил подаяния, как другие его товарищи по несчастью, но шапка перед ним была полна. И притом не мелочью, а достаточно солидными купюрами.
Наверное, Гуга слыл достопримечательностью Подковы, потому что возле него иногда останавливались, чтобы потрепаться, достаточно солидные люди; возможно, еще и потому, что, не в пример остальным попрошайкам, достаточно ветхая заплатанная одежда юродивого была чистой и от него не несло запахом старого вонючего козла.
Клевахин, пристроившись возле одного из лотков – там продавали дешевые импортные очки-однодневки, диоптрические стекла которых вываливались из оправы максимум через неделю – некоторое время наблюдал за Гугой, пытаясь понять на самом ли деле у нищего не все в порядке с головой. Но составить определенное мнение так и не смог: юродивый нес то абсолютную чепуху, то высказывал вполне здравые мысли. Скорее всего, он напоминал майору придворного шута, реликта другой эпохи, чудом попавшего в наше время. Иногда суждения Гуги были настолько точны и остры, что вполне могли составить конкуренцию косноязычным высказываниям некоторых депутатов и министров. Но только по форме – всетаки юродивый здорово коверкал слова, а по содержанию – монологи Гуги составили бы честь любому из власть имущих. И не только. Наверное, его вполне нормальные собеседники все же отдавали должное необычному нищему, потому что разговаривали с ним будто и не всерьез, но с каким-то странным уважением и сочувствием. Будто перед ними сидел не изгой, к которому обыватели относятся в общем-то с пренебрежением, а нищенствующий мудрец со странностями.
Так ничего и не прояснив для себя, Клевахин наконец решил брать быка за рога и подошел к Гуге.
– Здравствуй, Родин Матвеевич! – сказал майор, бросив купюру в шапку Гуги.
Казалось, что на лице нищего не дрогнул ни один мускул. Но в глазах, поднятых на Клевахина, вдруг появилось тревожное, тоскливое выражение. Которое, впрочем, тут же стерла искра сумасшествия, выскочившая на миг и спрятавшаяся в глубине зрачков.
– Г-гажданин начальник… гы… – безумно осклабился юродивый, сразу признав кто на самом деле стоит перед ним.
– Да, Волков, у тебя глаз-алмаз… – добродушно улыбнулся ему в ответ майор.
– Я Гуга… гы… – Нищий был сама невинность.
– Пусть будет так, – согласился Клевахин. – Мне нужно с тобой поговорить. Без свидетелей… – Он многозначительно обвел взглядом толпу.
– Б-будете бить? – спокойно спросил Гуга.
– С чего ты взял? – удивился майор.
– М-меня все бьют. Б-больно…
– Родион Матвеевич, я не простой мент, я опер и работаю в уголовном розыске. Да и за что тебя бить?
– Не знаю. Что-нибудь пгидумаете. Вы – власть. А я чеговек м-магенький. Все бьют…
– Даю слово, что я тебя и пальцем не трону. Веришь?
– Куда д-денешься… – Гуга, порастыкав деньги по карманам, встал. – П-пойдемте…
Клевахин шел позади юродивого, который пронизывал толпу, как горячий нож коровье масло.
– Ты куда меня ведешь? – спросил озадаченный майор, когда нищий свернул в проулок.
– Д-домой… гы…
– Ну, если так… – Клевахин от удивления не нашелся, что сказать, и ляпнул первую попавшуюся фразу; в общем, достаточно обычную, но не в этом случае – он точно знал, что у Гуги нет ни дома, ни квартиры; по крайней мере, в адресном бюро Родион Волков не значился.
Гуга привел майора к полуразваленному дому старой постройки. Клевахин знал, что его хотели реставрировать как архитектурный раритет, но городская казна, из которой местные боссы давно вычерпали все денежки на строительство своих загородных дач, могла потянуть разве что ремонт собачьей будки, а потому работы на доме благополучно свернули, и жилище какого-то дореволюционного нувориша с нимфами и наядами на фасаде постепенно рушилось, так как реставраторы первым делом сняли с него крышу.
Поводив майора по коридорчикам, Гуга наконец спустился в подвал, вход в который был до половины завален. Потому Клевахину пришлось, согнувшись в три погибели, пробираться по битым кирпичам как мартовскому коту за своей желанной подругой в укромное местечко для свершения брачного таинства.
В конце тесного прохода оказалась крепкая дубовая дверь с внутренним замком, который Гуга открыл замысловатым, явно старинным, ключом.
– Пгоходите, п-пожалуйста… – вежливо пригласил он майора, пытающегося выровнять свою скособоченную спину.
Щелкнул выключатель, и подвальное помещение осветилось. Проводка была временной – наверное, Гуга (или кто-то другой) подсоединился к электросети соседнего дома. Отопление здесь тоже имелось – через подвал проходила толстая труба с горячей водой. Под самым потолком виднелось крохотное зарешеченное оконце, служившее не по своему прямому назначению, а как вентиляционное отверстие. Обстановка 'квартиры' юродивого была выдержана в спартанском стиле: топчан, стол, два стула и умывальник – скорее всего, эту мебель Гуга добыл на свалке. В дальнем углу на кирпичах стояла самодельная электроплитка; там же Клевахин рассмотрел кастрюлю, чайник, сковородку, солдатскую кружку и алюминиевую миску с ложкой. Чуть поодаль находился оцинкованный бак для воды. Пол прикрывали разномастные куски старого линолеума. Несмотря на крайнюю убогость интерьера, помещение поражало чистотой. Оно больше смахивало на солдатскую казарму, чем на жилище бомжа.
– Чай б-будете? – с надеждой спросил Гуга.
Похоже, ему было приятно чувствовать себя хлебосольным хозяином и он боялся, что майор откажется изображать из себя гостя.
