Лизавета сидела на скамье и робко посматривала в его сторону. Ее первый порыв прошел, и теперь она чувствовала себя несколько скованно. Вынужденное затворничество, как ни странно, пошло ей на пользу.
Она даже немного округлилась, а на щеках появился румянец.
– Спасибо. – Клевахин с сожалением посмотрел на сковородку, где оставались еще две котлеты – его живот уже был тугой, как барабан. – За ударный труд обычно причитается премия. Держи. – Он достал из кармана большую шоколадку и протянул ее девушке.
– Ой, что вы?! – Лизавета спрятала ее на груди под накинутый на плечи платок. – Вам правда моя стряпня понравилась?
– Не то слово… – блаженно улыбнулся майор. – Как говорит нынешняя молодежь – я балдею. Чай и бутерброды, знаешь ли, приедаются. Хотя я уже привык. Но это плохая привычка. Производная от неустроенности быта и мужской лени.
– А вы женитесь, – сказала девушка и как-то странно посмотрела на Клевахина.
– Если честно, то не хочется еще раз наступить на те же самые грабли. – Майор закурил. – А вообще настоящий сыщик должен быть холостяком. По крайней мере, так пишут в книгах. – Он рассмеялся.
– То в книгах…
– Верно. Писатели врут, или – скажем так – несколько утрируют, представляя нас бесполыми роботами, зацикленными на безукоризненном исполнении гражданского долга. Но с другой стороны трудно представить, например, Шерлока Холмса в окружении чопорной супруги в очках и кучи сорванцов. В таком случае получится уже не крутой детектив, а сладкая, как патока, 'мыльная' опера. В которой доктор Ватсон будет выступать под именем альфонса Родриго.
– Вы смотрите 'мыльные' оперы?
– Упаси Бог! Просто в нашей системе работают и женщины. Так вот они от них без ума. Каждый день устраивают конференции на тему красивой любви и свободных отношений. Так что все наши мужчине в курсе похождений и злодея Родриго, и несчастной Марии.
Лизавета почему-то нахмурилась. Но Клевахин не придал этому значения и стал по хозяйски устраиваться на ночь: принес из кладовки раскладушку, подбросил дров в остывший камин и налил воды в умывальник – чтобы она к утру согрелась. Девушка молча убрала посуду и подмела пол.
– Не знаю, что с тобой делать… – хмуро сказал Клевахин, когда Елизавета наконец управилась со своими женскими делами. – Тебе нужно отсюда уходить. Но куда?
– Почему – уходить? – тревожно спросила девушка. – Мне здесь нравится. Тихо…
– В том-то и дело, что тихо. Так бывает перед грозой. Не нравится мне эта такая тишина. На душе почему-то тревожно.
– Я не хочу уходить!
– Придется. Тебя продолжают упорно искать. Притом люди далеко не глупые. Они уже весь город перевернули вверх тормашками. А значит скоро примутся и за окрестности.
– Мне некуда деваться… – Лизавета уронила голову на стол.
Клевахин прислушался – она тихо плакала.
– Перестань… пожалуйста… – Он присел рядом и обнял ее за плечи. – Что-нибудь придумаем. Я ведь не сказал, что брошу тебя этим волкам на съедение. Твое будущее мне вовсе не безразлично.
– Правда? – Она с надеждой подняла на майора заплаканные глаза. – Вы меня… не оставите?
В ее вопросе было что-то такое, от чего Клевахина бросило в жар. Вместо ответа он кивнул и хотел подняться. Но Лизавета вдруг обхватила его шею руками и зашептала, будто они были не одни:
– Я пойду с вами куда угодно! Вы такой добрый, сильный… у меня никогда не было мужчин… я вас..
Конец фразы совсем обалдевший майор не расслышал. Вернее, мысленно приказал себе не слушать. От прильнувшего к нему девичьего тела исходил жар, который мутил рассудок. Он ощутил, как в его заржавевшей душе что-то шевельнулось – со скрипом! – будто открылись створки, и в сердце хлынула волна нежности, мгновенно лишившая Клевахина способности не то что говорить, но даже двинуться. Он чувствовал себя болваном, но ничего с собою поделать не мог – сидел, тупо глядя на противоположную стену, и с мучительным стыдом соображал куда девать свои руки, вдруг ставшие чужими и непослушными.
– Простите… – Елизавета резко встала и выскочила за дверь.
Майор пришел в себя лишь через несколько минут – когда ему в голову стукнула мысль, что девушка вышла неодетой, а ночью все-таки еще была минусовая температура. Схватив первое, что попалось под руку – свой пиджак – он быстро вышел на улицу.
Девушка стояла, прислонившись к стене домика, и, закрыв лицо ладонями, качалась вперед-назад словно маятник. Клевахин молча набросил ей на плечи одежку и увлек в помещение.
– Это ты меня должна простить, – сказал он, усаживая Лизавету возле камина, где уже пылал яркий огонь. – Я старый мент, неотесанный чурбан… голова садовая. Извини, не умею красиво говорить… Я к тебе… тоже неравнодушен… Честное слово! Но я не знаю, что мне делать и как поступить. Все летит под откос и трудно сказать, что будет со мной завтра. А я ведь далеко не мальчик и лазурным мечтаниям уже не подвержен.
– Я тоже не знаю, что случиться со мной, когда мы расстанемся, – тихо молвила Лизавета. – Меня уже и так приговорили… вы знаете. И вот теперь… никаких надежд… – Она прикусила нижнюю губу, чтобы снова не расплакаться.
– Ты не права. Я останусь с тобой до конца, – сурово сказал майор. – Каким бы он ни был. А что касается… – Он запнулся. – Что касается наших личных отношений, то давай дождемся лучших времен. Я просто не имею морального права обмануть тебя в чем либо.
– Господи, какая я дура! – Лизавета покаянно опустила голову. – Я понимаю… все верно… Простите.
– Мне не за что тебя прощать, – ответил Клевахин, весь во власти охватившей его нежности. – Ты такая… Ты не знаешь, какая ты…
Он неожиданно для себя привлек ее к груди и поцеловал в макушку. Девушка встрепенулась и резко подняла голову. Их губы встретились, и бедный майор, мгновенно потерявший способность здраво мыслить, с давно забытым трепетом ощутил их упругую свежесть, почему-то пахнущую хлебом…
Остаток ночи Клевахин провел как бдительный страж. Он сидел у камина, курил и смотрел на умиротворенное лицо спящей Елизаветы. Впервые за многие годы майор был по настоящему счастлив…
Клевахин торопился. Он уже опаздывал на добрых полчаса, а до управления было еще десять минут ходу.
– Николай Иванович! – окликнул кто-то майора, когда он переходил улицу.
Клевахин взглянул на голос и увидел высунувшегося из окна своей машины Атарбекова. Следователь приветливо улыбался и махал рукой:
– Садитесь, подвезу!
– Спасибо, я дойду. Уже не далеко, – сдержанно ответил майор.
– Есть разговор, Николай Иванович, – продолжая скалить зубы, сказал Атарбеков. – На пару минут.
Клевахин, сумрачно кивнув, с неохотой нырнул в салон БМВ, встретивший его мягкой кожей удобного сидения и стереомузыкой.
– Нужно где-то припарковаться… – Следователь повернул за угол и остановился возле
