продуктового ларька.
– Извините, но я спешу, – угрюмо буркнул майор.
– Сошлетесь на меня, – парировал Атарбеков. – Нам нужно обсудить один очень важный вопрос.
– А не лучше ли это сделать в моем кабинете?
– Думаю, что нет. Лишние уши нам ни к чему.
– Даже так? – насторожился Клевахин.
– Не буду ходить вокруг да около, спрошу прямо: куда вы спрятали девушку, Николай Иванович?
Этого вопроса майор не ожидал. Пытаясь сохранять невозмутимость, он молча смотрел на следователя, лихорадочно соображая как ему себя вести. Атарбеков был очень даже не глуп, и раз он так спросил, значит обладал достаточно достоверной информацией. Неужто Берендеев ему все выложил? Конечно, капитан должен был знакомить следователя со своими наработками, но ведь он видел явное нежелание Клевахина разговаривать на эту тему. А потому, по идее, просто не имел морального права 'сдать' коллегу со всеми потрохами. Тем более, что майору показалось при их последней встрече, что они нашли взаимопонимание.
– О чем вы, Темирхан Даудович? – наконец осторожно спросил Клевахин.
– Ну не стоит прикидываться лохом, товарищ майор… ('Волк тамбовский тебе товарищ!' – неожиданно вскипело в мозгах опера.) – Я говорю о Елизавете Атановой, которую вы где-то прячете, – между тем продолжал Атарбеков. – Мне ли вам говорить, что она является очень важным свидетелем в 'кладбищенском' деле. Я просто обязан ее допросить. Не так ли?
– Мне это имя ничего не говорит, – упрямо стоял на своем Клевахин. – Вас явно кто-то дезинформировал, – майор этой фразой хотел проверить свое предположение насчет Берендеева.
– По поводу дезинформации следствия – между прочим, с вашей стороны – разговор особый. Но коль уж вы затронули эту тему, то я вас 'просвещу', чтобы вы не считали меня круглым идиотом.
К сожалению, в 'кладбищенском' деле нормального сотрудничества у нас не получилось. Уж не знаю почему. Я разыскал Усольцева – это раз. Продолжать? Хорошо. Далее, протокол допроса Ватагина – липа.
Почему я так считаю? А потому, что я нашел охранника Кирюхина, некоего Гольцова, которого его дед, небезызвестный вам Андрон, услал от греха подальше – к черту на кулички. И между прочим, с вашей подачи. Он практически слово в слово подтвердил показания Ваты и рассказал, что вы его уже допрашивали. Ловкая рокировка – и протокол допроса Гольцова с легкой руки опера Клевахина превратился в показания ныне покойного Ватагина. Который теперь не может ни подтвердить их, ни опровергнуть.
Гениальный ход. Но зачем? Вы мне не доверяете? Почему?
Крыть железные факты было нечем и майор ответил:
– Мне не хотелось вас подставлять. Все дело в Джангирове и его покровителях. Вы сами говорили: идти против них, это все равно что добровольно лечь под танк. А он фигурирует в моих разработках как одно из главных действующих лиц 'кладбищенского' дела. Только, пожалуйста, не нужно этого отрицать! Это все к тому, чтобы, как вы выразились, я не считал вас круглым идиотом. Отнюдь. Все-то вы хорошо знаете, все вам понятно. Главное заключается в следующем: это не я вас дезинформирую, а вы уводите расследование в другую сторону. Я даже не буду спрашивать по какой причине. Как говорится, козе ясно. Но я профессионал и к счастью – или к сожалению – не покупаюсь. Это моя работа, мой долг, который я просто обязан выполнять честно и добросовестно. А теперь возразите мне, если найдете убедительные доводы. – Голос Клевахина подрагивал от едва сдерживаемой ярости.
Джангиров даже изменился в лице. Не выдержав жесткого взгляда опера, он отвернулся, немного помолчал, и сказал:
– Я не буду сейчас опровергать прописные истины. Возможно, вы правы. Но жизнь всегда вносит в наши планы определенные коррективы. Я ведь всего-навсего живой человек со своими достоинствами и недостатками. И у меня, между прочим, есть семья… дети. Вы не предполагаете, что я по-иному не могу поступать? Мне просто не позволят. Или… ну, в общем, что там говорить…
– Вот поэтому оставьте меня в покое. Кстати, как вы знаете, я уже не имею никакого отношения к 'кладбищенскому' делу, – эту фразу майор сказал с многозначительным нажимом. – Можете отнести ваши факты на счет моего раздолбайства и несерьезного отношения к работе. Пусть даже и с оргвыводами. Мне, если честно, уже на все наплевать. Потому что под чужую дудку я никогда не плясал и плясать не буду. А по иному – так, как это положено – мне работать не дадут. В общем, куда не кинь, везде клин.
– Но мне нужна девушка, – твердо отчеканил Атарбеков.
– Ничем не могу помочь, – не менее жестко ответил Клевахин. – Я не знаю где она находится. Достаточно?
– Нет! Напрасно вы так, Николай Иванович… Я хотел как лучше. Извините, но у меня нет выбора…
Наверное, майор просто проглядел условный знак, который Атарбеков подал двум здоровенным лбам, в мгновение ока выдернувших его с переднего сидения, как пресловутая сборная команда во главе с дедом репку, и запихнувших в стоявшую позади БМВ машину, где находился еще и водитель – тоже приличной комплекции 'бык' с руками-клешнями. Клевахин, не отличающийся особыми физическими данными, даже не пытался сопротивляться, тем более, что парни обыскали его с головы до ног и забрали табельное оружие.
Атарбеков сразу же выехал на центральную улицу, а машина похитителей, невзрачная с виду 'шестерка', начала плутать по переулкам, пока не очутилась в каком-то гаражном кооперативе, где ее и оставили на произвол судьбы; скорее всего, 'жигули' были угнаны. Предварительно связав и заклеив липкой лентой рот, Клевахина бесцеремонно затолкали в багажник 'опеля' и он отправился, возможно, в последнее свое путешествие.
Примерно через полчаса машина остановилась и его извлекли наружу. Осмотревшись, майор понял, что находится где-то в районе Чулимихи – из-за высокого дощатого забора, окружавшего двор частного дома, виднелась телевизионная вышка со знакомыми очертаниями. Но долго прохлаждаться и разминать затекшие ноги ему не дали. Бесцеремонно подталкивая в спину, его завели в дом и оставили в горнице, сплошь уставленной зажженными толстыми свечами. Но вместо православного иконостаса, как можно было предположить по тяжелому запаху фимиама, в красном углу довольно просторного помещения висела большая, достаточно искусно нарисованная, картина, изображающая ад с соответствующей атрибутикой и самого хозяина загробного мира в полный рост, смахивающего на Джангирова. Клевахин даже вздрогнул, настолько живыми показались ему глаза рисованного двойника главного сатаниста города.
Присмотревшись, он понял в чем дело – зрачки и радужные оболочки были сделаны с хрустального стекла.
Настоящим казался и огонь в адской печи; скорее всего, и тут не обошлось без спецэффектов.
– Не могу сказать, что рад нашей встрече…
Голос исходил со всех сторон и майор несколько растерялся, не видя говорившего.
– Но мне хочется, чтобы наше расставание было дружеским. Или по крайней мере доброжелательным.
Клевахину показалось, что он слышит какой-то шорох за спиной, и майор быстро
