Если ваши гетманы Винниченко, Скоропадский, Петлюра насаждают в сельские рады куркулей, — это правильно? — Увлекаясь, Прохор поднялся из-за столика, — Если Центральная рада помещикам имущество и земли возвращает — это справедливо?
Самостийник покрутил в воздухе пальцем:
— Э-э, — протянул он уже с хитринкой в глазах. — Це треба разжувати.
Прохор не заметил, как во время разговора Кургузов вышел из чайной.
Утром Черепанова вызвал к себе сотник Лушня.
— Ты вчера в чайной что за разговоры вел? Опять к следователю контрразведки захотел?
В начале марта еще до ареста подпольного комитета Строчинский дал распоряжение Дегтяреву выяснить, кто из козаков стоял на посту в ночь, когда была похищена часть оружия на центральном складе, и передать виновных военно-полевому суду. Прохор хорошо помнит зуботычины Дегтярева. Он и его товарищи не забудут разъяренного молчанием козаков контрразведчика, неоднократно пускавшего в ход кулаки. Только приказ об отправке на фронт спас Черепанова и других подпольщиков от расстрела. И вот теперь допрос у Лушни.
— Не тебе решать, кто будет на Украине. Твое дело воевать, а думать за тебя будет пан атаман. — Израсходовав весь запас ругательств, Лушня продолжал: — Радуйся, что на фронт идешь, а то бы... — Пан сотник выразительно прижал большой палец к столу и промолвил: — К ногтю, понял? Иди.
В тот же день курень погрузили в вагоны и отправили в Уфу. Станционные пути были до отказа забиты вагонами, солдатскими теплушками, комфортабельными пульманами штабников, платформами, где стояли зачехленные орудия. Всюду чувствовалась близость фронта.
Штаб генерала Ханжина из Челябинска переместился в Уфу. На вагонах стояли хвастливые надписи краской, а где и мелом: «Уфа — Москва». На одном из них Прохор прочел дописку, сделанную чьей-то рукой: «Не видать вам Москвы, как своих ушей!». Черепанов подтолкнул локтем идущего рядом с ним Дионисия Лебединского:
— Видел? — показал он взглядом на вагон.
— Да, — кивнул тот, — правильная дописка. Белякам скоро крышка.
В Уфе полк долго не задерживали и отправили маршем через Чишму на станцию Сарай-Гир. Перед выходом пан атаман Святенко произнес напутственную речь:
— Козаки! Наступает грозный час расплаты с большевиками. В грядущих боях мы пробьем себе путь штыками до родной Украины и установим там знамя свободы! Гимн!
Пан атаман Святенко с группой офицеров запел:
Козаки подхватили:
Под звуки оркестра сотни одна за другой молодцевато прошли по улицам поселка и растянулись вдоль линии железной дороги.
Стояли теплые дни апреля. Только что сошел снег и наступила распутица. В глубокой дорожной колее стояла вода, от недавно прошедшего артиллерийского полка весь тракт был превращен в одно грязное месиво.
По сторонам изредка виднелись сваленные под откос вагоны, покореженные взрывом рельсы и разбитые шпалы — следы работы диверсионных групп из отряда красных партизан.
От Чишмы шли проселочными дорогами, двигаясь все дальше и дальше на запад. Шли днем и ночью с короткими перерывами на отдых. Сотни растянулись. За длинную дорогу козаки измотались, послышались голоса:
— Куда ведут в такую темь? Под ногами ничего не видно, — сказал «самостийник», идущий сзади Прохора.
— Что?! Кому тут темно? — багровея, сотник Лушня повернул своего коня к мрачно шагавшим козакам. — Спрашиваю, кому здесь темно? Могу посветить. — Лушня начал расстегивать кобуру револьвера. Задние козаки наступали на передних. Ряды нарушились. Образовалась толпа, в ее молчании чувствовалось что-то грозное. Казалось, еще миг — грянет выстрел и ненавистный сотник будет снят с седла. Втянув шею в плечи, Лушня торопливо сунул револьвер в кобуру и резким движением рванул повод. Прохор вздохнул с облегчением. Еще при выезде из Челябинска подпольный комитет полка предупредил руководителей «пятерок»: до прибытия на фронт соблюдать строжайшую дисциплину, не допуская стихийного восстания, которое могло плохо кончиться.
Через несколько дней курень вступил на станцию Сарай-Гир Самаро-Златоустовской железной дороги.
Отдых, короткое совещание офицеров и очередное напутствие начальника штаба 11-й дивизии. Прохору удалось узнать, что фронт находится недалечко от Сарай-Гира и, возможно, завтра они двинутся на передовую, Там свои братья по оружию, там пока ничейная, но скоро будет советская земля. Приподнятое настроение было у «пятерок».
Подпольный реввоенсовет полка предупредил: по прибытии на фронт не распыляться и во время остановки быть как можно ближе к винтовкам, которые во время перекура обычно ставились в козлы. Сигналом к восстанию будет два винтовочных выстрела, которые дадут Федор Колчук и Иван Уштванг. Главное — увлечь за собой колеблющихся, а их было немало.
Наступила последняя ночь апреля. Несмотря на тяжелый дневной переход, спалось плохо. Завтра — в день Первого мая — решится судьба полка. В прифронтовом селе Кузькино, куда он направляется, прозвучат два выстрела — сигнал к восстанию. А сейчас надо попытаться уснуть. Поправив вещевой мешок, Прохор лег на спину. В ночном небе ярко светили звезды. Вот одна из них скатилась куда-то, оставляя за собой едва заметную полоску света. Где-то в выси перекликались гуси. Ночь была теплая, полная запахов земли и прелых трав. Мысли Прохора унеслись в Косотурье, к своим старикам: живы ли? Вспомнил дружка Василия. Где он теперь? Словно подернутый легкой пеленой тумана, возник образ Гали Крапивницкой, и Прохор вздохнул. Он чувствовал разницу в воспитании, понимал, что он ей не пара, но в то же время его влекло к ней какое-то сильное, не испытанное чувство. Казалось, он видит ее лицо, слышит голос, полный теплоты и нежности, как в Павловске, когда он лежал в больнице. Охваченный воспоминаниями, уснул, лишь когда стало светать. Разбудил его отделенный Лебединский.
— Вставай. Пора в поход.
Утро первого мая выдалось ясное, на небе ни облачка. Накануне прошел небольшой дождичек и обмыл первую весеннюю зелень. Вышли из Сарай-Гира с песней и бодро направились в село Кузькино, расположенное в десяти верстах от железнодорожной станции. На сельскую площадь вышли стройно, чеканя шаг. Остановились, составили ружья в козлы, закурили. Младшие офицеры группами расположились особо от козаков; штабники отправились в поповский дом, где уже были офицеры 41-го и 46-го пехотных полков, изрядно потрепанных в боях с красными. Их присутствие в Кузькино осложнило план восстания, но
