выбор: готова ли она добровольно приблизиться к нему или предпочитает отшатнуться.
Даниел стоял всего в нескольких шагах от нее, но, когда Гвендолин поднялась с дивана и неуверенным шагом направилась к нему, ей показалось, что это самый длинный и сложный путь из всех, что выпадал ей в жизни.
Едва она приблизилась, как его руки сомкнулись вокруг нее, и Гвендолин испытала облегчение оттого, что нашла в себе смелость подойти к нему, что почувствовала себя в полной безопасности в его объятиях. К этому облегчению непостижимым образом примешивалась мысль о том, что, если даже их соединит всего на краткий миг, она уже никогда и ни за что не пожалеет о своем решении. Его страсть такая чистая, искренняя, честная, по-своему невинная... и горячая, что трудно заподозрить притворство или обман.
После этой ночи она уже не будет страдать от чувства вины... Ее станет согревать сама мысль о том, что она была ему желанна и что это желание было настолько сильным, что освятило их близость... по крайней мере, для нее.
Даниел обнимал ее, осторожно освобождая от одежды. И вскоре они стояли обнаженные, согревая друг друга жаром своих тел. В этот момент Гвендолин испытала такой прилив наслаждения, что буквально содрогнулась под его порывом, инстинктивно поднимая голову и приглашая Даниела поцеловать ее. Губы приоткрылись, уступая напору его языка.
Повинуясь упоительным движениям мужских рук, она открывала в себе опьяняющую чувственность. И вот уже у них не осталось сил сдерживаться. Они опустились на пол, на подушки, которые Даниел предусмотрительно сбросил с дивана.
Когда он лег рядом, ее словно пронзил электрический разряд, и Гвендолин громко и нетерпеливо вскрикнула, заставив его забыть о всякой неторопливости.
Однако каждое движение его было настолько нежным, что она почувствовала, как ни с чем не сравнимое наслаждение заполняет ее, и прильнула к Даниелу, моля не останавливаться. Наконец и ее тело оказалось захвачено волшебным ритмом, и мир кругом, похоже, навсегда исчез...
Чувство освобождения, последовавшее за яростным, страстным восхождением к вершине блаженства, было столь неожиданным, что Гвендолин ощутила, как горячие слезы подступают к глазам.
Однако Даниел вовсе не удивился. Он поцеловал ее влажные щеки и веки, а потом кончик носа и губы Гвендолин внезапно почувствовала полное изнеможение, как душевное, так и физическое. Она поняла, что глаза ее закрываются и у нее не осталось больше сил сопротивляться сладостной дремоте.
Наблюдая за ней, Даниел осторожно отодвинулся. Сердце его было настолько переполнено нежностью, что он почувствовал, как у него самого защипало в глазах.
Все эти долгие годы она была уверена... Она думала, но так и не узнала, что... Он никогда не сможет простить себя за то, что причинил ей такую боль! Конечно, по-своему, по- мужски он не мог не испытывать удовлетворения, думая о том, что стал ее первым возлюбленным, понимая, что наслаждение от только что пережитой близости было ей незнакомо. Но оно было так естественно и так соответствовало его собственному желанию, что временами он опасался, что вот-вот потеряет контроль над собой и все испортит, напугав ее.
Даниел встал и медленно, осторожно взял ее на руки, отнес наверх и опустил на старомодную двуспальную кровать, занимающую большую часть спальни, а затем вернулся в гостиную, чтобы собрать их одежду и положить подушки обратно на диван. После этого он снова поднялся в спальню, поглощенный своими мыслями. Она отдалась ему, проявляя все признаки страсти и наслаждения, но не сказала, что любит его... пока не сказала.
Даниел и сам был удивлен быстротой, с которой влюбился в нее. Может быть, подсознательно, сам о том не догадываясь, он сразу же полюбил ее, и именно поэтому его с такой неудержимой силой влекло к ней. Теперь они стали любовниками, но он хотел от нее большего, чем физической близости, гораздо большего.
Даниел лег рядом с ней. И тут Гвендолин повернулась к нему, устраиваясь поудобнее, и на губах ее появилась таинственная улыбка, когда она протянула к нему руки. Он наклонил голову, целуя ее, и понял, что она вовсе не так крепко спит, как ему показалось. Гвендолин удовлетворенно вздохнула и еще крепче прижалась к нему...
Рано утром их любовь была совсем другой, искушенной и более взаимной. Теперь Гвендолин верила в себя как в женщину и наслаждалась своим желанием так, как никогда себе не могла представить.
Теперь она обнаружила, насколько неизъяснимо сладостно прикасаться к телу Даниела, дотрагиваться до него и руками, и губами, как прекрасно узнавать, что ее ласки возбуждают его.
Она быстро поняла, какое это наслаждение — сознавать свою власть над возлюбленным, когда одно лишь прикосновение ее пальцев возбуждает его так же, как и его ласки воспламеняют ее... Притрагиваясь языком к его соску, она дразнила его нежными, едва ощутимыми движениями, и Даниел умолял ее не мучить его.
Однако позже, когда разгоревшееся желание побудило Гвендолин перейти к более интимным ласкам, она сама затрепетала, почувствовав и увидев, как реагирует его тело на нежные, деликатные прикосновения ее рук и губ. Она готова была уже отшатнуться от него, почти напуганная его неистовым возбуждением и собственным стремлением доставить и ему, и себе наивысшее наслаждение. Но Даниел мягко остановил ее, шепча, какое блаженство он испытывает, как ему нравится, что она ласкает его, так нравится, что у него буквально не остается сил терпеть это наслаждение.
— Позволь и мне показать тебе, — прошептал он ей на ухо, — как это прекрасно, когда ты так любима.
Гвендолин вздрогнула при мысли о возможности еще большего удовольствия, и у нее перехватило дыхание от удивления и восторга, когда он прикоснулся к ней. Гвендолин испытывала мистический страх перед властью подаренных им ни с чем не сравнимых ощущений. Она попыталась было сдержать прилив неудержимого возбуждения, до сих пор не уверенная, способна ли отдаться такой близости, испытать такое наслаждение, и все же не в силах была сопротивляться тому, что происходило с ней.
Когда она вскрикнула, достигнув вершины блаженства и чувствуя неземной восторг, Даниел не оставил ее, успокаивая и нежно лаская, пока пламя страсти постепенно не угасло, превращаясь в мерцание нежности, и лишь затем они вновь стали едины и телом, и душой...
Позже, засыпая, Гвендолин представила, что было бы, если бы он так любил ее пять лет назад. Дрожь пробежала по телу при мысли о том, что ей было бы нестерпимо тяжело уходить от него утром. А что, собственно, изменилось? Ей и сейчас будет неимоверно трудно оставить его.
Она знала наверняка, что любит его, и не только чувственно, не только телом, но душой и всем сердцем, страстно желая стать его второй половинкой, единым с ним существом, даря ему все, что в ней есть прекрасного и женственного. А он?
Когда наконец сон принял ее в свои объятия, глаза Гвендолин были мокры от слез и она понимала, что это лишь предшественницы многих и многих слез, которым еще суждено пролиться...
— Уинетт, просыпайся. — Этот голос, эта рука, прикоснувшаяся к ее плечу, были столь знакомыми, что она произнесла имя Даниела, еще не успев как следует проснуться.
