— Отлично, в понедельник.
— Мм…
— В десять утра устроит?
— Да, — снова кивает она.
Женщина в темно-синем костюме, вероятно жена Нортона, тянет его за рукав и выводит из комнаты.
Ларри Болджер тоже ретируется. А вот капитан ирландской сборной по регби продолжает беседовать у камина с двумя адвокатами-бухгалтерами, или кто там они.
Джина разворачивается и бредет на исходную позицию — к своему эркеру. Там она разглядывает визитку Нортона, опускает ее в карман. Что это значит? Не совсем понятно. Вроде он хочет встретиться: может, это что-нибудь даст, а может, и нет. По крайней мере, в камерной обстановке офиса и, главное, в бодром состоянии ей будет проще оценить, что он намеревается сказать. Там уж она спросит его прямо, без обиняков, связан ли он или его организация с Терри Стэком.
За первыми откланявшимися гостями следуют и остальные. Комната быстро пустеет.
Через некоторое время Джина набирается смелости и подходит к Дженнифер.
4
— Веди ты.
— Что?!
— Садись за руль. Я себя неважно чувствую. Какого черта, Пэдди! Ладно, давай ключи.
Нортон отдает Мириам ключи, переходит на пассажирскую сторону. Усевшись, начинает моментально обыскивать карманы — ищет серебряную таблетницу. Пристегиваясь, Мириам краем глазами наблюдает за мужниными манипуляциями. Потом спрашивает:
— Ты же больше их не принимаешь… или я ошибаюсь?
Он закидывает две пилюли в рот и поворачивается к ней:
— А сама-то как думаешь?
— Но Пэдди! Ты же только что выпил… виски, или что ты там пил?
— Мириам, держи руль и смотри вперед, не лезь!
Нортон проглатывает таблетки. Он все еще чувствует на себе этот пристальный, обвиняющий взгляд. Во всяком случае, ему он показался обвиняющим. Но, хоть убейте, Ноэль Рафферти не стал бы трепаться об этом сестренке. Интересно, много ли он ей нарассказывал? Много ли она знает? Конечно, надо было остаться и все выяснить. Но ему вдруг резко поплохело; он почувствовал: еще немного — и он потеряет сознание. Надо было срочно уйти: Мириам с Болджером просто спасли его.
Мысли скачут галопом. Он возвращается к разговору с Джиной: сначала она не смотрела в глаза, потом не отводила глаз и тянула, тянула, добиваясь максимального эффекта. «Ситуация»… «Он сказал, что сложилась «хреновая ситуация»…
Господи!
А что это за история со старшим инспектором? Откуда этот крендель знает, где Нортон был в понедельник вечером?
Это уже ни в какие ворота не лезет.
— Тебе нездоровится?
— Что?
Мириам нервно постукивает пальцами по рулю:
— Тебе нехорошо?
— Да.
— Ты знаешь, что эти таблетки не помогают?
— А мне помогают.
Уже помогли.
— У тебя что-нибудь болит?
— Нет.
— И чем они тогда помогут? Это же обезболивающее.
— Мириам, боль бывает разная.
— Ох, держите меня!
— Да, представь себе. — Он останавливается и меняет тактику. — Кто бы говорил!
— Это ты, позволь спросить, о чем?
— Брось, а твое снотворное? Ты пьешь его, сколько я тебя знаю. Так что не надо…
— Это совершенно другое. Я принимаю лекарство по медицинским показаниям. Мне его доктор прописал.
— Хм…
Некоторое время они молчат. На подъезде к Стиллорганской автостраде Мириам говорит:
— Может, заедем к доктору Уолшу?
— Не надо, со мной все в порядке. Просто слегка перенервничал.
— Но…
— Все, что мне нужно, — немного покоя и одиночества.
— Да, но…
— Мириам, не трахай мне мозг.
Повисает пауза. И Мириам взрывается:
— Ты не смеешь так со мной разговаривать! Плохое самочувствие не повод распускать язык.
Мириам протягивает руку и злобно щелкает выключателем CD-плеера. Автомобиль погружается в буйство звуков. «Адажио на все времена, том 3».
Что делать? Позвонить Фитцу? Подождать? Что-то сделать необходимо. Он слишком засветился: нельзя, чтобы история раскрылась. Что на уме у Джины? Может, она планирует шантаж? Или пытается связать то, что знает — или думает, что знает, — с гибелью брата? Может, она не менее опасна?
Нортон закрывает глаза. Он видит, как на деревянный стол пивного дворика под шепот моросящего дождя оседает то, что прежде было мужчиной. Видит, как кроссовер сходит с дороги и летит ко дну оврага, сметая все на своем пути. Видит, как «мерседес» врезается в ствол дерева и обнимает его; видит, как «тойота» расплющивается о кирпичную стену. В навязчивом, дождем размытом оранжевом он видит брызги красного — они повсюду — и монотонно вращающийся синий. Он видит трупы: в «мерседесе» — один, в «тойоте» — три; все изуродованы, искорежены. Он видит маленького мальчика: по лицу текут струйки крови, взгляд блуждает, но он идет, он кое-как идет через осколки и ошметки навстречу вспышкам синего к своему изуродованному, искореженному будущему. Нортон мысленно листает каталог жесткачей, обсеров, чуть-не-обосратушек — и ему тяжко. Он устал воссоздавать в сознании картины, которых никогда не видел; устал соединять смурные черепки воображения, устал подглядывать за адом.
Наролет постепенно набирает обороты, и вот, подобно льющейся из колонок музыке, вместе с душераздирающими струнными и головокружительными сладкозвучными духовыми
