прочее. Теперь она в шоке: кто бы мог подумать, что это так легко.
С первыми двумя Марками она еще стесняется, рвется прямо с места в карьер, и получается неловко, но к третьему она уже насобачивается, и все идет как надо.
— Алло, могу я поговорить с Марком Гриффином?
— Я слушаю.
— Здравствуйте. Надеюсь, что я попала по адресу. Я… видите ли, я ищу Марка Гриффина, который много лет назад потерял семью в автокатастрофе.
— Нет-нет, — сразу же отвечают на том конце, — нет, простите… вы не туда попали.
Зато следующий респондент ведет себя совсем не так, как остальные. Сначала он молчит, причем молчит так долго, что Джине приходится это молчание нарушить.
— Алло?
— Да, — отвечают ей, — я слушаю.
Джина медлит.
Это он. Она уверена.
Прошло каких-то десять минут.
Она не рассчитывала на такую скорость и не подготовилась. Что говорить теперь?
— Спасибо.
Спасибо?!
— Послушайте, с кем я разговариваю? Вы журналист?
— Нет-нет, ну что вы! Меня зовут Джина Рафферти. Я… у меня близкий человек… брат… две недели назад тоже погиб в аварии. Я…
Она не знает, как продолжить.
Теперь уже Марк прерывает паузу.
— Пожалуйста, примите мои соболезнования, — произносит он, — но я не психотерапевт. Я ничем не могу вам…
— Конечно, я понимаю, ради бога, извините. Я… я звоню по делу, — Она приостанавливается. — Может, у вас найдется время встретиться и поговорить со мной?
Он громко переводит дыхание и говорит:
— Откуда вам обо мне известно? Как вы узнали мое имя?
— Могу я объяснить вам все при встрече?
Он довольно неохотно соглашается. Сначала говорит, что занят и что со встречей придется подождать до второй половины недели. Но потом, как кажется Джине, сверяется с ежедневником и неожиданно переигрывает ситуацию.
— Слушайте, — обращается к ней он, — а что вы делаете сейчас?
— Сейчас? Сегодня утром?
— Да, именно. — В голосе появилась тревога. — В ближайшие час-два?
— Да… в общем, ничего.
— Тогда давайте.
Они договариваются на одиннадцать — в кафе на Анн-стрит.
Перед выходом Марк на секунду задерживается у зеркала. Ну и видок: не брит, помят, глазищи вспухшие.
Спасает только итальянский костюм — так был бы чистый бомж. Но ему, если честно, насрать.
Он садится в машину, выезжает на Глэнмор-роуд.
Сейчас начало одиннадцатого. Город, как всегда, стоит, так что при хорошем раскладе он доберется до центра за двадцать пять — тридцать минут. Пока запаркуется и дойдет, как раз к одиннадцати будет в кафе.
За это время ему необходимо успокоиться и собраться с мыслями.
Кто такая Джина Рафферти? Что ей нужно? Он понятия не имеет, но за полчаса, прошедшие с ее звонка, почти довел себя до панической атаки. От настоящего приступа Марка спасает только одно: он слепо и необъяснимо уверовал, что эта женщина, кем бы она ни была, сможет ему что-то рассказать.
Драмкондру он проезжает довольно быстро, а после моста через Толку дорога вообще пустеет.
Марк смотрит на себя в зеркало. Глаза все такие же красные, припухшие… слезятся, гады. Да, давненько у него не случалось похмелья. Все из-за первой порции.
Из-за чертовой пол бутылки джина «Бомбей сапфир».
Надо отдать ему должное, он долго держался. А потом плюнул. Давно его не подводили так близко к краю, не сталкивали лоб в лоб с кошмарным прошлым. И выяснилось, что он не в силах, не может, не выносит, когда вот так вот по крупинкам просеивают его трагедию…
Он ведь считает, что помнит ту аварию, хотя, скорее всего, нет. Воображение, естественно, дополнило недостающие детали. Цвета — разводы красного, оранжевые пятна, синие мигалки; и звуки — визги, крики, стоны. Но настоящая картина, погребенная в глубинах подсознания и ныне абсолютно недоступная, могла быть совсем иной. Его «воспоминания» и непрошеные сны — не более чем обкатанная версия событий. Возможно, не совсем точно отображающая реальность, но согласующаяся с известными ему фактами. И пока единственная. Парковку он находит на Нассау-стрит.
Странная история: за несколько дней тема вылезла дважды в абсолютно не связанных между собой контекстах.
Пустое совпадение или что-то происходит?
На это у Марка нет ответа. Он задумывается: ни с кем и никогда он не обсуждал событий, перекроивших всю его жизнь. Ни разу в жизни…
Шагая в сторону Доусон-стрит, он смотрит на часы и нервно предвкушает: вдруг сегодня ситуация изменится?
Джина выходит из офиса и направляется вниз по Харкорт-стрит. Перед перекрестком с Сент-Стивенс-Грин ее обгоняет серебристый гладкий «Люас» [43]. Вслед за трамваем она по светофору переходит дорогу и оказывается на Грин.
В последние годы Дублин сильно преобразился, но этот большой сквер с извилистыми тропками и аккуратными клумбами, слава богу, остался нетронутым. За исключением современной одежды и мобильных телефонов, здесь, думает Джина, все так же, как было двадцать пять, пятьдесят, а то и сто лет назад. И это очень успокаивает. Но к сожалению, не освобождает от ответственностей и планов дня сегодняшнего.
Хотя и не проясняет их.
Посмотрим, что скажет Марк Гриффин. Когда произошел несчастный случай — автокатастрофа, — он ведь был совсем ребенком. Много ли он запомнил? Много ли и правду ли ему рассказывали? Слышал ли он «дискуссии» вокруг аварии? По телефону он показался ей вполне адекватным, но как он поведет себя, когда узнает, что ее теория, и так довольно шаткая, не поддержана покамест ни единым фактом?
А штука в том, что для усиления этой теории, для появления в ней хотя бы подобия логики необходима более ощутимая связь между ее братом и Ларри Болджером. Пока она знает лишь то, что они поигрывали в покер и что силы явно были неравные. О чем это нам говорит? Что Болджер задолжал Ноэлю? Не мог отдать?
Джина вздыхает.
Нет, слабовато.
Потом она вспоминает, что сказал вчера Терри Стэк, и ей становится так противно, что
