как от этого страдают жена и дети, то сбежал. И оказался здесь. Здесь мой последний рубеж, и я буду защищать его до последней возможности.
Он налил всем водки.
– Давайте выпьем за победу обреченных. Не чокаясь, как на поминках.
Они выпили. Потом надели просохшие куртки и стали собираться. Профессор тоже поднялся.
– Пойдемте, я вас провожу. Так мне спокойнее будет. К тому же, после обеда моцион полезен.
Когда они вышли на улицу, дождь уже прекратился. Профессор проводил их до бетонного забора свалки. Выкатившийся из ворот огромный мусоровоз затормозил в ответ на едва заметный взмах руки старика. Видимо, староста пользовался здесь непререкаемым авторитетом.
– Саня, ты сейчас в Москву? – спросил он водителя, когда тот высунулся из окна.
– Никак нет, Николай Христофорыч, в гараж еду.
– Ну, тогда хоть до трассы ребят захвати. А там они что-нибудь поймают.
Они простились. В кабине мусоровоза системы «Мерседес» было тепло и просторно. Василиса пожалела, что на нем нельзя доехать до дома. Но, увы, вырулив на шоссе, водитель высадил их и повернул в противоположную от Москвы сторону. Оставалось ловить такси или попутку.
Машину долго ловить не пришлось. Легковушка лихо затормозила рядом с ними.
Андрей наклонился к приоткрытому окну.
– До Москвы подбросите?
И онемел. За рулем сидел тот же таксист, который привез их сюда.
Успенский пропустил вперед Василису. Она ждала, что водитель испугается. Впрочем, он мог и не знать, что они видели, как он разговаривал с Бекерманом. Во всяком случае, вел он себя так, как будто ужасно рад новой встрече. И молотил языком, не переставая.
– Блин! Вот это встреча! Каким ветром вас сюда надуло? Я за вас беспокоился – добрались или нет. А вы только ушли, тут и мужик подъехал. Тоже на кладбище дорогу искал. На «Мерседесе». Тачка, правда, битая была, но вам-то не один хрен, на чем ехать. Там езды десять минут от силы.
Под его болтовню они задремали и проснулись только при въезде в столицу. И снова ночевать решили у Андрея. Не успели они раздеться, как ожил мобильник Василисы. Звонил Лелик.
– Привет, старуха! А ты что не приехала? – как ни в чем не бывало поинтересовался он.
У Василисы даже дух захватило от такой его наглости.
– Я не приехала, потому что один паразит сообщил мне неправильное время. Ты, случайно, не знаешь, почему он это сделал?
Лелик невразумительно замычал.
– Что мычишь? Телись! – предложила Василиса.
– Ну, понимаешь, старуха, наша редколлегия решила договориться с наследником рабовладыни, чтобы выкупить у него журнал. Ну, а тебя решили бортануть.
Он помолчал. Потом оживился.
– Слушай, старуха, вас там, на кладбище, двое мордоворотов искали. Жуткие уголовные рожи. У меня создалось впечатление, что они делали это с недобрыми намерениями. Они вас не нашли?
Она оставила его вопрос без ответа. И сама спросила:
– А как наследник? Договорились с ним?
– Почти.
Несмотря на неоднократные попытки, врать Лелик так и не научился.
– Нормальный мужик, – мямлил он. – На «Мерседесе» ездит…
Василиса отключила телефон. Из всех желаний ею сейчас владело только одно – уснуть и видеть сны.
В ночь перед премьерой режиссер Артур Покровский не ложился спать. Он сидел в своем темном кабинете перед включенной настольной лампой и тупо вчитывался в статьи договора, предложенного Бекерманом. Он ничего не понимал.
Получалось, что он, Покровский, получал в долгосрочную аренду помещение кинотеатра с символической оплатой в одну условную единицу за год. Со своей стороны режиссер Покровский обязался внести в текст пьесы следующие правки. Ниже приводился перечень правок. Разумеется, про обещанные связи и влияние ни слова упомянуто не было. Такие вещи всегда остаются между строк.
Нет, конечно, если бы Бекерману и тем, кто стоял за ним, понадобилось бы вписать в текст договора какие-то формальные, первые пришедшие на ум пункты, то правка классического текста – идея не хуже любой другой. В такой ситуации и Святое Писание подредактировать дозволительно, не то что Булгакова. Так что поначалу у Покровского ни вопросов, ни сомнений не возникло. Но чем глубже он вникал в текст правок, тем тревожнее ему становилось.
Вроде бы ничего серьезного, изменения не касались ни фабулы, ни мизансцен, только реплик персонажей. И то незначительно. Но от этих незначительных изменений вдруг неожиданно радикально менялся не только смысл сказанного, но и всего происходящего на сцене. И чем дольше он думал над этим, тем страшнее ему становилось.
На миг он подумал – а что будет, если он не станет исполнять эти пункты договора. Заглянул в конец. Никаких санкций за нарушение прописано не было. Такая небрежность к деталям испугала его сильнее угроз. Те, кто стоял за Бекерманом, наверняка не были наивными лопухами, которых можно безбоязненно и безнаказанно водить за нос.
Покровский посмотрел на часы. Наступало утро, а ни к какому определенному решению он пока так и не пришел. Наконец, он встал с кресла и перевернул его. Снизу к сиденью скотчем был приклеен толстый пакет. Режиссер отодрал его и вернул кресло в первоначальное положение. Теперь он знал, что ему делать.
Глава 8.
Тайна прошлого
За утренним кофе Василиса и Андрей попытались подвести итоги своей деятельности. Итоги получались неутешительными.
– Мы провели большую работу, выяснили, что гитлеровская Германия не успела подготовиться к уничтожению мира в тысяча девятьсот сорок третьем году, и разоблачили тайные замыслы «Офис–банка», – отметила Василиса. – Но ни на миллиметр не приблизились к раскрытию убийства Ады. И даже на похороны не попали. Результат – нулевой.
Успенский не согласился:
– Почему же нулевой? Мы остались живы, что само по себе уже неплохо. У нас есть подозреваемые, у нас есть мотив, у нас есть ниточки, за которые можно потянуть.
Василиса удивилась:
– Может быть, я чего-то не знаю? Или знаю, но не понимаю.
– А ты помнишь катрен, который я записал в ночь смерти Ады? – спросил Успенский.
И зачитал на память:
Астролог помолчал, вспоминая детали и подробности.
– Сначала я ничего не мог понять, – сказал он.
